Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
Но никогда она не думала, продолжала бабушка, что самой ей придется снести яичко! После любви-то с Горишняком! Уж такой срам! Змейко–от улетел на бой — да и не воротился! А она осталась. И вот, ровно хохлатка, выкинула яичко, да таковое большущее, как раз с головку младенца будет! Положила в сундучок — с глаз долой, а сундук–от закопала под дубом, на поле. Долго яйцо там лежало, больше четверти века минуло — и вот любопытно ей стало, как же там ее яичко! Собралась однажды да и выкопала сундук, открывает: яйцо, какое было, такое и осталось, ничего с ним не сделалось. Ладно. Обратно положила, да вновь закопала. А тринадцать с чем-то лет назад Колыбан решил то поле распахать, чтоб пашеничку [68] посеять. Пришлось спешно вырыть сундучок да домой унесть. Второпях-то спрятала яйцо в навозной куче, на заднем дворе. Думала потом перепрятать, да так и оставила, дескать, никто там его не найдет. Вот лежало там яичко, лежало — и росло, а она и знать про то не знала. Но однажды ночью услыхала плач, кинулась туда, сюда, потом поняла — что на заднем дворе кто-то веньгает. Прибежала, глядь — а навозная-то куча шевелится… Тут и догадалась, что к чему! Бросилась раскапывать — едва ведь успела, а то бы задохлось дите в навозе. Вытащила на свет — а он весь черный, вонючий… Давай отмывать.
68
Пашеничку– пшеницу. [Ред.]
— Это… трехголовый был? — спросил Ваня.
— Тогда-то одна была у него головка, как у простых людей. И с виду дите было самое обычное — после того, как отмыла-то его. Толстую скорлупу из навоза вытащила — яйцо-то на две части раскололось, да таковое ведь большое выросло в тепле-то навозном, как раз такое, чтоб кага в нем уместилась, свернувшись калачиком. Долго думала, что с дитем этим делать?!Хотела себе оставить… Да куды мне — в мои-то годы! Да и расспросов боялась — дескать, откудова дитёка у тебя… Вот и подбросила на богатый Колыбанов двор, думала, тут ему лучше будет, а вышло…
— А когда же Смеян превратился в Змея?
— А вот как взрослеть стал — так и зачал по ночам оборачиваться! Днем-то он как все, а ночью…
— Знаю: переходный возраст называется, — кивнул Ваня. — Но как же никто про это не прознал?
— А кому он нужон — смотреть за ним… Спал в свинарнике — дак свиньи-то, небось, знали… Да никому не сказали!.. Я одна только про то и ведала, но рази ж могла я его выдать… И так он вырос без ласки, на одних побоях…
Вдруг шорох раздался, Ваня ухо к земле приложил и услышал: кто-то сюда шагает… Сделал старушке знак замолчать, вытянулся вверх, на кончик хвоста стал — далёко теперь видать: Березай это идет. Повалился в траву — с непривычки-то стоять на хвосте тяжко. А лешачонок подошел и с размаху уселся рядом, да хвост–от и отдавил! Мальчик подскочил и свернул конечность кольцами, ворча, мол, глядеть надо, куда садишься. Наконец беседа продолжилась, и Ваня смог задать очень интересовавший его вопрос:
— А Смеян… знал, кто вы ему?
— Догадывался. Ведь я ему про Горишняка-то рассказала, да про гору Хрустальную, на которой Змеиное царство, вот он, знать, туда и подался — к своим…
Ваня угрюмо сказал:
— Летел бы один, зачем Стешу утащил…
— Стеша бобо, — поддержал его лешачонок.
Старушка тяжко вздохнула, дескать, а это уж его воля…
— Но то было другое яйцо, — продолжал Ваня, — из него Смеян вывелся, а это…
— А это Соколинино. Ну, и Смеяна, конечно. Из него-то и выйдет теперь заугольник…
— Тот, что деда Колыбана погубит?
— Вот–вот. Соколина-то выкинула яичко до того ведь, как ей 17 исполнилось, значит, наречница-то всё верно нарекла… Передала девушка мне яйцо с башни, как вышло оно из нее, — а тут ты подвернулся — хорошо, не догадался, что это такое… Яйцо я спрятала, думала, нехай Колыбан своей смертью помрет, хоть и не видели мы от него ничего хорошего, а всё ж… Да нашел яйцо Смеян и унес с собой… Если сразу положит в навоз–от, а не будет ждать полсотни лет, как я, дак скоро и выведется из него губитель–заугольник. Тоже ведь Змеем станет, как в… этот… в переходный возраст-то войдет…
— Но змеиное яйцо, выходит, всё ж таки волшебное: ведь им Змеян меня ударил и… и стал я таким…
— Может, и волшебное. Я ничего про то не знаю. А может, оно только и способно, что людей в змеев обращать, вот и все его волшебные свойства!
Тут Ваня топот услыхал, опять стал на хвост, закачался из стороны в сторону, как кобра, — наконец увидел: Крышегор скачет, а на нем… Пленко с Соколиной… Этим-то что надо! Пополз на локтях, чтоб в бурьяне схорониться, а хвост такой долгий — высунулся… Эх, не успел спрятаться! Соскочил Мельников сын с коня, помог невесте спуститься и говорит, еле, мол, Соколине удалось скакуна с конюшен Колыбановых свести, садитесь, де, скорей верхом и дуйте отсюда, пока старик не хватился да погоню не снарядил. Березай нахмурился и ответил:
— Клышегол холоший, он как ветел, его никто не догонит! — и взобрался на своего коня.
Ваня котомку надел, за стремя ухватился, подтянулся, сел задом наперед, вкруг пояса лешака дважды обвился — ох, как неудобно-то! Да делать нечего! Да, а куда скакать? Где обещанный бабушкой Торопой проводник?
Тут старушка подскочила к всадникам, достает из кармана синий клубок не клубок, шарик размером с клубок, вокруг шарика туман клубится, из тумана нитка тянется, — а может, проволока, — дескать, это подарок Горишняка, хватайтесь, дескать, за нитку да следом за клубком идите, он доведет, докуда надо. А напоследок бабушка Торопа молвила, дескать, ежели надумаешь со Змеем сражаться — хоть с тем, хоть с другим, так помни, что только тот Змея-то одолеет, в ком есть хотя бы капля змеиной крови. Ваня отвечал, дескать, учитывая то, как я сейчас выгляжу, так у меня есть хороший шанс… Кто мог, рассмеялся. А он спасибо старушке сказал, поблагодарил Пленко и Соколину за коня, крикнул: «Не поминайте лихом!» — лешачонок гикнул зычным голосом — и понеслись они!.. Ваня только представил: белоснежный Крышегор с седой гривой, на нем лицом вперед леший в алом балахоне, а лицом к хвосту обвившийся вкруг седла с лешаком человекозмей — вот уж, небось, картина!
Ваня держался за конец синей нитки, похожей на леску, как уж мчался снежный Крышегор, ажно седой хвост всё лицо Ване залепил, а только клубок скакал впереди. Умный конь мчался вслед за проводником.
Ване удобнее было лежать на крупе коня, чем сидеть, только трясло так, что зубы клацали — вот–вот вылетят.
Мальчик подумал–подумал и решил сменить позицию, спросил у Березая, дескать, а если он на закорки к нему сядет, так не тяжко ли ему будет? Лешачонок, широко улыбаясь, как научился за время общения с людьми, отвечал:
— Белезай большой, Белезай сильный!
Сделали остановку, и Ваня, выкидав из котомки всё, кроме фонарика и спичек (жаль было топорика — да и что бабушка Василиса Гордеевна-то скажет, когда он вернется без топора, но делать нечего, пришлось оставить и его), и свернувшись кольцами, залез в вещмешок: по пояс-то снаружи, а змеиная часть внутри. Раздуло котомочку так, что того гляди треснет по швам. Лешачонок надел лямки на спину и взобрался на коня. Теперь Ваня высовывался из котомки, как некогда Кровохлебка. Вот уж не думал он, что придется когда-то самому в котомке сидеть, из-за чужой спины на мир выглядывать… Синий клубок выбирал нетореные пути, впрочем, тореных-то путей что-то и не видать было! Перелески пошли, а после леса клубок то промеж развиленного ствола проскочит, то в лисью нору нырнет — под землей пробурится и через запасной ход на поверхность вызнется. Приходилось бросать свой конец нити, чтоб следом за проводником в лисью нору не лезть. Тут уж в оба гляди, чтоб не потерять проводника. Потом лес так загустел, что конь только шагом и мог передвигаться, Ваня еле клубок–от удерживал — ему что: везде просвет найдет, вот и летит вперед!
На привале развел Ваня костер, расположился подле, ладони грея, да стараясь своим непослушным хвостом в огонь не угодить. Лешак в отдалении храпел, Крышегор в сторонке пасся, а синий клубочек тут же, у мальчика под рукой, лежал. Сполохи-то огненные осветили синий шар — и показалось Ване: вроде очертания какие-то проступили на нем, есть пятна темнее, есть светлее. И поблазнилось: вроде это маленький глобус! Вот ерунда-то! Придет же такое в голову… Но мальчик к самому лицу поднес клубок — и увидел: точно — вон абрис Африки, ни с чем не спутаешь, океаны вон, и другие материки… И возле костра-то шар нагрелся, теплым стал, Ваня погладил его, руку туда сунул — и… исчезла рука! Ну и ну! В какую же это часть света он угодил: вроде в Америку? Нащупал какое-то строение, пошарил–пошарил там, и достал… гамбургер, ну и ну! Опять руку протянул, боясь людишек помять, и кто-то в горсть ему вложил бутылку, вынимает — кока–кола! Тьфу ты! Но на пустой желудок-то и этому будешь рад–радёшенек! Умял в одну минуту, и темной водой запил. Вот так клубочек! Ну, теперь он с голоду не подохнет, накормит синий шар! В карман клубок положил — и уснул почти счастливый.