Вектор атаки

Филенко Евгений

– Но ведь и среди нас нет лингвистов, – вставил Оберт.

– Вот сейчас-то я почти уверен, что все делалось в расчете на меня, – сказал Ниденталь упавшим голосом. – Мне как-то и в голову не пришло, что эти сигналы могу прочесть только я. Я что, один это видел? Простите…

– Удовлетворение тщеславия – наивысшее наслаждение для людей, – ядовито проговорил Руссо, – но возможно оно лишь через сравнение себя с другими. Шопенгауэр.

– Будет вам, – сказал Оберт. – Как беден был бы человеческий дух без тщеславия! Ницше. Выводы, коллега Ниденталь, выводы!

К нам уже идут…

– Это обратный отсчет, – сказал тот печально. – Он повторяется с постоянной периодичностью. И в День Ноль, то есть в день, совпадающий с сигналом на первой минуте серии, от нас ждут каких-то ответных действий.

– Не каких-то, – сказал де Врисс, страдальчески морщась. – А ответного сигнала. Чтобы знать, куда прийти на помощь. Информационные перехваты, право на просмотр которых эхайны любезно позволяли нам выигрывать, наверняка были нафаршированы сигналами. Отель «Тайкунер-Маджестик»… этот сериал дурацкий… Все это время спасатели висели в открытом пространстве на расстоянии броска от всякого эхайнского обитаемого объекта и ждали от нас хотя бы малейшей поддержки. А мы бездарно хлопали ушами. Лунки, изволите видеть, выкапывали для цветочков…

– Простите, – повторил Ниденталь, нахохлившись.

– Вы ни при чем, Франц. Вы обычный самодостаточный феномен, что с вас взять.

– Я обычный больной, – возразил тот. – Только недуг у меня особенный. И, чтобы уж у всех было скверное настроение, а не только у меня – в той серии, что вы, херр Оберт, выиграли у капитана вчера, сигнал был на десятой минуте.

Оберт окинул его медленным задумчивым взглядом.

– Я начинаю вам завидовать, – промолвил он. – Помнить все! Просто здорово. Должно быть, с вашими воспоминаниями вы никогда не испытываете одиночества.

– Еще бы, – хмыкнул Ниденталь. – До одиночества ли в окружении старинных металлических стеллажей с пыльными амбарными книгами в три ряда?!

– Получается, нам осталось дней пять, чтобы на что-то решиться? – спросил де Врисс.

– Получается так, – подтвердил Ниденталь.

– Я, конечно, не слишком верю в эту заумь, – сказал Оберт в некоторой растерянности. – Но что же мы теперь станем делать?

– Расходиться, – ответил командор Хендрикс. – Причем быстро. И думать, господа, думать!

– Ах, да, – сказал Оберт. – Вы это уже говорили. Кстати, добрый вечер, господин капрал!

– Я вас приветствую, – сумрачно откликнулся подошедший капрал Даринуэрн. – Что происходит? Почему вы постоянно нарушаете правила? Вам это доставляет удовольствие?

– Нисколько, – ответил Оберт. – Правила нужно соблюдать. Они придают нашей жизни иллюзию реальности.

– Что вы имеете в виду? – спросил Даринуэрн с подозрением.

– Не сердитесь, господин капрал, – сказал де Врисс. – Я почувствовал себя нехорошо, и друзья пришли мне на помощь.

– Тогда вам следует немедленно вернуться в свой дом, – строго сказал Даринуэрн. – И я, как обычно, приглашу доктора.

Он знаком подозвал привычно безмолвствующих громил из своего эскорта. Так же без единого звука те сцепили

пальцы рук, соорудив нечто вроде висячей скамейки.

– Прошу вас, господин первый навигатор, – пригласил Даринуэрн.

– Не проще ли вызвать какой-нибудь транспорт? – спросил Руссо.

– Вы же знаете, – сказал эхайн. – Использование транспортных средств, равно как и других высокотехнологичных устройств, на территории поселка запрещено.

– Да, разумеется, – промолвил Оберт. – Вдруг мы попытаемся их захватить!

– Дирк! – одернул его командор Хендрикс.

– И вообще, – сказал капрал Даринуэрн, – время позднее, на сегодня развлечений достаточно. – И он зычно возгласил: – Оставьте инвентарь на поле и возвращайтесь в свои дома, досточтимые господа и дамы!

Де Врисс в это время трясся на руках у эхайнов, испытывая громадную неловкость от своей слабости и одновременно из последних сил одолевая приступы тошноты. «Не хватало еще осрамиться перед потенциальным противником», – думал он сконфуженно…

Вечером де Врисс не смог подняться на ужин. Вызванный капралом доктор Сатнунк застал его лежащим почти без чувств.

– Что же с вами происходит, господин первый навигатор? – спросил доктор. За отсутствием практики у него был жуткий акцент, хотя слова он подбирал достаточно точно. – Чем же вы больны?

– Я не болен, – не размыкая губ, прошептал де Врисс. – Я умираю.

Ледяная Дези

– А я все же уверена, что вам нужна моя помощь, – сказала Ледяная Дези и тонкой ладонью всколыхнула воздух в сантиметре от его лица.

«Словно птица крылом», – подумал Кратов. Ему неодолимо захотелось поддаться ее чарам, откинуться на спинку кресла и ни о чем не думать столько времени, сколько позволит эта колдунья.

– В другой раз, хорошо? – промолвил он, громадным усилием преодолев сладостный соблазн.

На тонком, казалось, – вырезанном из чистого льда лице мелькнула едва заметная гримаска неудовольствия. И сгинула. Доктор Дезидерия Вифстранд вновь обратилась в холодную статую, символ неприступности и отчуждения. За что, между прочим, и получила от коллег свое прозвище.

– Ваше право, сударь, – проговорила она. – Хотя на вашем месте я не сопротивлялась бы столь истово.

Кратов разглядывал ее, стараясь обнаружить и вычленить следы инаковости в ее безукоризненном облике. В конце концов, в кресле напротив него сидела сестра Харона. Какие-то трудноуловимые черты… немного птичий разрез широко расставленных глаз ведьмовского зеленого цвета… волосы слишком светлые и на его вкус слишком короткие, хотя сейчас этот стиль, «фар-винтаж», вошел в моду… чуть более обычного высокая переносица… странноватый рисунок губ… ничего существенного, чтобы заподозрить присутствие чужеродных генов в этом живом совершенстве. Если только означенное совершенство само не было результатом такого присутствия. «Удивительно, – подумал он. – А где же «волна страха», если в этой чаровнице таится тот же генетический коктейль, что и в Хароне?»