Вектор атаки
Шрифт:
– Труд облагораживает, – сказал Руссо. – Мы, историки, все еще придерживаемся гипотезы, что труд превратил древнюю обезьяну в древнего человека.
– Современного человека он превращает в лошадь, – возразил Оберт сварливым голосом.
– Один старинный русский поэт писал: все мы немножко лошади, – заметил де Врисс. – Вам не повредит, если вы станете лошадью чуточку больше остальных.
Оберт прекратил копать и выпрямился, опершись о лопату.
– Вы говорили с доктором? – спросил
– Точнее, он со мной. Бедняга Сатнунк уж и не знает, как меня ублажить.
– Так помогите ему. В конце концов, никому не лучше оттого, что вам хуже.
– Недурная антитеза, – улыбнулся де Врисс. Он сидел на пригорочке, подставляя лицо яркому солнцу и бессознательно удивляясь, что оно совершенно не припекает. – Но я действительно не понимаю, что со мной. Я же не медик и не обязан это понимать. А доктор Сатнунк не человек и тоже не обязан…
– Обязан, – веско сказал командор Хендрикс. – Коль скоро он взялся за эту неблагодарную работу – лечить нас, то должен соответствовать. Ничто не мешает ему обратиться за помощью к земным специалистам.
– Я предлагал, но он боится, – пояснил де Врисс.
– Чего же? – засмеялся Оберт.
– Что зловредные земные спецслужбы тотчас же спеленают его по рукам и ногам, заточат в каземат и нечеловеческими… то есть, конечно, неэхайнскими… пытками выведают у него Самый Страшный Секрет Эхайнора.
– Это какой? – удивленно дернув себя за бороденку, осведомился подошедший Ниденталь.
Оберт посмотрел на него как на идиота, но промолчал.
– Наше местонахождение, – ответил Руссо.
– Глупости, – проворчал командор Хендрикс.
– Вот именно, – согласился де Врисс. – Приходится все сваливать на старые раны. Ничего, если я лягу? – Стиснув зубы от внезапной боли в груди, он медленно опустился на травку. – А ведь доктор Сатнунк даже мог бы прихватить с собой пару-тройку наших специалистов с надлежащим диагностическим оборудованием!
– И вообще им стоило бы договориться с Федерацией о нашем медицинском обслуживании, – оживился Оберт. – Мы оставались бы в заложниках, но у эхайнов перестала бы болеть голова о нашем здоровье.
– А у нас перестало бы болеть все остальное, – подхватил Руссо.
– Могли бы организовать визиты родственников, – ввернул Ниденталь. – Я читал, в прежние времена в местах заключения такое полагалось.
– А на уик-энды и праздники нас отпускали бы домой, – прибавил Оберт.
– Такое тоже полагалось, – с серьезным видом кивнул Руссо. – Но не повсеместно, а только в самых цивилизованных на ту пору странах.
– А еще… – начал было Оберт, но командор Хендрикс остановил его жестом.
– На отдых нам положено десять минут, – сказал он. – Из них добрую треть мы стоим и ржем, как последние глупцы.
–
– Извините, командор, – смутился Оберт. – Но ведь кое-кто хотел поведать нам кое-что любопытное.
– Не кое-кто, а я, – сказал Ниденталь. – Постараюсь быть лапидарным.
– Каким?! – не понял де Врисс.
– Очень кратким, – поморщился Ниденталь. – И если меня не станут перебивать…
– Никто не станет, – обещал командор Хендрикс. – А кто рискнет, того я отправлю дальше копать лунки.
Проходившая мимо с корзинкой рассады Клэр Монфор улыбнулась им и спросила:
– Что это вы тут секретничаете?
– Кто, кто секретничает?! – вскричал Оберт. – Да мы открыты, как просторы небес!
– У вас у каждого на лице написано, – сказала Клэр.
– Что именно, дорогая? – спросил Руссо.
– Ну что-то вроде: «Я – член тайного общества и замыслил ужасное», – ответила женщина.
Когда она, провожаемая гробовым молчанием, удалилась на достаточное расстояние, де Врисс поинтересовался:
– Вы по-прежнему намерены держать наших женщин в неведении?
– Это не обсуждается, – отрезал командор Хендрикс. И тут же счел необходимым добавить: – Если у нас вдруг возникнет некий план… не стану загадывать наперед, какой именно… в колонии достаточно мужчин, чтобы его воплотить. В конце концов, это мужское дело.
– Еще минута долой, – проговорил Ниденталь, ни к кому специально не обращаясь.
– Ну так начинайте, Франц, – сказал Оберт. – Хотя сразу оговорюсь: в домыслы о нашем дискретном бытии я не верю.
– Хорошо, – сказал тот со вздохом. – Буду краток. Очень краток. – Не обращая внимания на смешки, он продолжил: – Кто-нибудь видел за последние дни человека по имени Хоакин Феррейра?
– А кто это? – спросил де Врисс.
– Один из пассажиров, – сказал командор озадаченно. – Я даже его помню – он еще поразил меня своим обликом.
– Что в нем было такого удивительного? – спросил де Врисс.
– Среди довольно-таки бледнокожих европейцев он выделялся своим интенсивным тропическим загаром. У него были пышные черные усы…
– И от него было много шума, – промолвил Оберт. – И весь он был такой… ажитированный. Чересчур энергично жестикулировал, громко смеялся.
– А еще при разговоре потешно таращил глаза, – добавил командор Хендрикс. – И надувал щеки.
– То есть разнообразно пытался выглядеть объемнее и солиднее, чем есть на самом деле, – пояснил Оберт. – Как многие люди невысокого роста и с завышенной самооценкой.
– Я не помню, – сказал де Врисс удрученно.
– Это-то и странно, – заметил Ниденталь. – Кого бы я ни спросил, либо не помнят, либо давно не видели.