Великая игра
Шрифт:
«Куда я лезу?»
— Сударыня, могу ли я просить у вас позволения говорить с вами?
«Я же даже не представлен. Это же против приличий. Сейчас уйдет. Что она будет думать обо мне? Почему мне это важно?»
— Можете. — Сейчас глаза зеленые, с искоркой.
Короткое молчание.
— Вы даже не спрашиваете, кто я, какого рода.
«Единый, какие глупости я несу».
— Для вас важно, чтобы я спросила? Хорошо, честно говоря, я бы хотела это знать.
«Смеется».
— Мое имя Орхальдор, сын роквена Дуйлина из Ниндамоса.
— Мое имя Исилхэрин, дочь Агальдора, сына… это важно? Я могу проследить свою родословную до государя Тар-Менельдура. Но мне не хочется.
— Вы не гордитесь этим родством?
— Я горжусь этим родством. Но оно слишком дальнее, чтобы перечислять, и никакой заслуги в этом родстве нет.
«И о чем говорить дальше?»
Она сама пришла на помощь.
— Я уже не в первый раз вас вижу. Вы родственник госпожи Алмиэль?
— Нет. Ее племянник — мой приятель. Он иногда приглашает меня с собой. — Он собрался с духом, вздохнул и решительно сказал: — И я прихожу с корыстными целями.
— С какими же?
— Сударыня, все очень просто. Есть хочется.
Она весело, долго смеялась. Броня дала чуть заметную брешь.
— Голодом не морят, но разносолами не балуют, так? Мой покойный муж рассказывал.
— Несомненно, он был достойным человеком.
— Он был достойным человеком.
Она опять начала мрачнеть и облекаться в свою броню вдовства. Он очертя голову устремился в крохотную брешь. А ведь можно очень больно удариться. Если не разбиться. Или ударить и разбить. Что тоже будет больно.
— Не сомневаюсь. Но ведь есть другие достойные. И они живы.
Она подняла голову. Губы упрямо сжаты, о взгляд можно уколоться.
— Он заслужил уважения.
— Другие, наверное, тоже его заслуживают?
— Наверное. Но он был моим мужем.
— Что для вас в этих словах важнее — «муж» или «мой»? Только я хотел бы честного ответа.
— А вы считаете, что у вас есть право задавать такие вопросы? Потому что «просто вопрос» для вас не так значимо, как «мой вопрос»?
Он засмеялся.
— Ударом на удар. Простите меня. Но все равно — вы любили мужа?
Госпожа Исилхэрин чуть прищурила холодные синие глаза.
— Хорошо, — спокойно сказала она. — Я уважала его, поскольку он был достоин уважения.
— Наверное, найдутся и другие достойные? Или вы хотите сказать, что уважения был достоин только ваш супруг, поскольку он был — ваш?
— Я хочу сказать, что уважения достоин тот, кто его заслужил, — откровенно усмехнулась она. — Вы — нет. Хотели откровенности? Получите. Вы очаровательный наглец. Это вызывает к вам интерес. Но не вызывает уважения.
Он кивнул.
— Пока — нет. Мне действительно нечем похвастаться. А вот вы — просто олицетворение самохвальства.
— Я? — Госпожа была настолько ошарашена этим заявлением, что даже не успела как следует возмутиться.
— Конечно. Вы кичитесь своей чистотой. Вы боитесь утратить ее. И не понимаете, что медленно эту самую чистоту теряете. «Он был достойным, другого такого не найду буду вечно верна, и все будут взирать на меня и умиляться, и восхищаться. Ах, какая я праведная!» Разве не так.
— Чего. Вы. От меня. Хотите.
— Я хочу узнать — согласитесь ли вы оставить свое вдовство ради другого?
— Ради кого?
— Согласитесь ли вы оставить свое вдовство ради другого?
— Вы имеете в виду себя? — почти ехидно прищурила злые серые глаза госпожа Исилхэрин.
— Я сказал то, что сказал, и хочу ответа.
— А вы имеете право на этот ответ, об этом вы не спросили?
— Никакого права не имею. Я просто спрашиваю.
— Так вот, я отвечаю. Да. Я соглашусь оставить свое вдовство ради другого человека, если сочту его не менее достойным.
— А как вы будете судить?
— Как сужу, так и буду. Достоинство — вещь относительная. Тот, кто кажется достойным другой, может не показаться достойным мне.
— Стало быть, достойным вас он должен оказаться? А так может быть каким угодно?
— Я не приму дурного человека.
Он засмеялся.
— Я боюсь говорить дальше. Потому что скажу сейчас — вы берете на себя смелость судить, кто дурен, а кто чист. А это знает только Единый.
— Но вы же сами судите. И надеетесь, что я сочту достойным вас. Значит, вам — можно, а остальным нельзя?
Он рассмеялся, разведя руками.
— Но я же знаю, что я прав!
Госпожа тоже улыбнулась — пусть не сразу и натянуто, но улыбнулась.
— Доказывайте, — сказала она в конце концов и удалилась к шумным гостям.
— Ну вот, — прошептал он себе под нос. — Я жив.
Он выдохнул и сел на каменный подоконник. Только сейчас заметил, что дрожит с головы до ног.
Из письма госпожи Алмиэль госпоже Линдиэ
«…А теперь присядь куда-нибудь, чтобы не упасть. Села? Отлично. Итак — Исилхэрин влюбилась по уши! И в кого? В какого-то без году неделя офицерика, из мелких дворян, я даже имени не запомнила. Нет, я понимаю, можно немного пофлиртовать, но чтобы поехать за ним в колонии? Словом, она оказалась обычной дурой. Впрочем, может, одумается. Наверняка одумается. Это все временное увлечение. От этого не умирают. К тому же наместник Халантур весьма привлекательный мужчина… Как насчет тех самых духов, что ты мне присылала в таком розовеньком флакончике? У твоего мужа нет возможности достать еще?»
… — Тебе кого?
Мальчик, видимо, был страшно горд поручением и держался со смехотворной серьезностью.
— Это для господина. Велено передать лично в руки.
— Слушай, парень, сейчас уже ночь. А будить заснувшей мужика себе дороже. Либо утром приходи к кораблю, перед отплытием, либо дай мне — я передам.
— Нет. Сейчас и только в руки! — Мальчик смотрел исподлобья. Уперся и не уйдет. Наверное, твердо решил получить свою серебряную монету сейчас. А то вдруг обманут?
— Ладно. Пошли. Но будить будешь сам. Знаю я этих новоиспеченных… Так и норовят гонор свой показать… Не, ты уж сам его буди.