Великая империя зла
Шрифт:
Максюта посмотрел на того и снова поманил пальцем к себе. Тот подошел.
– Ты первый назвал меня государем, а посему, дарую тебе веся. Будешь моим казначеем.
У того от этих слов глаза полезли на лоб, а когда он услышал дальше, то сел на пол, обхватив голову руками.
– А сейчас, немедленно отправляйся в казну и сосчитай мне все и вся, а вечером доложишь.
– Но, это невозможно, - отвечал человек, только что произведенный в казначеи.
– Не справишься - убью, - ответил тот же голос и перед его лицом показался огромный кулак.
Палата мигом опустела, и Максюта занялся своим делом.
Надо было куда-то запрятать настоящую грамоту царя, хотя проще было бы ее просто сжечь.
Но, как назло, везде бродили слуги, и нигде не горел огонь. Максюта прошелся по палате и оглядел все углы.
Нигде не было подходящего места, но он все же присмотрел одно и радостно прошептал:
- Вот оно. Вот то, что мне нужно, - и отправился в самый дальний угол палаты.
Подойдя к стене, он немного поковырялся в ней ножом, а затем приоткрыл довольно маленькую дверцу.
Когда-то это место отапливалось, и она служила поддувалом.
Но за последнее время, место это было заложено камнями, так как царь перебрался в другие палаты, а эта оставалась пока, как пособная его деянию и, в отличие от остальных, сейчас не отапливалась.
Максюта с трудом втиснул в образовавшуюся щель грамоту, так как она была битком забита строительным мусором, и тихо закрыл дверцу.
Затем, тщательно разгладил стенку палаты, предварительно поплевав на руки.
Небольшое углубление почти сравнялось со стеной, и Максюта довольно потер руки. Затем, он отошел в сторону и посмотрел издали. Вряд ли, кто додумается лезть в уже заложенную камнем стену, тем более, что палату эту он вовсе закроет, как ненужную и образует в ней склад чего-нибудь.
Уладив самый основной вопрос, Максюта направился к выходу.
Там его уже ожидала стража, и они двинулись к новым палатам, где уже собирался люд для проводов царя в его последний путь...
Глава 12
Лампа мутно освещала небольшую комнату, и от этого казалось, что вся она как бы набита до отказа молочного цвета туманом.
Женщина сидела на краю топчана и смотрела почти в упор на рядом спящего младенца.
Тот сонно перебирал пальчиками рук, а ноги иногда вздрагивали при каком-то небольшом шуме.
Мать нервничала, и это передавалось ребенку. Не было вестей от эмира и неизвестно куда запропастившегося Мюра.
Тот единственный охранник, который неусыпно стоял на
часах, как-то мало придавал уверенности.
Скорее всего, он тоже волновался, но старался не подавать виду. Уже третий день они ничего не ели. Грудь иссякла, и молоко кончалось.
Гуляб встала и прошлась по комнате, затем выглянула за дверь и посмотрела на вход.
Там, в какой-то непонятной позе сидел ее охранник.
За это время они успели познакомиться, и, хотя Гуляб мало знала турецких слов, все же нашла с ним общий язык.
Это давало возможность, хоть немного развеять свои мысли и успокоиться.
С трудом подбирая необходимые слова, она тихо позвала:
– Мохдат.., Мохдат, ты меня слышишь?..
– Да, - сонно отозвался тот и, отступая от двери, подошел к ней.
– Надо поискать еду, - обеспокоенно сказала она, при этом показывая рукой на рот.
– Совсем нельзя, - отвечал охранник и мотал головой, - нельзя покидать дом.
– Но, как же ребенок, - умоляла его Гуляб, - ему ведь надо что-то есть, - показывала она на грудь, имитируя в руках ребенка.
Мохдат понимающе кивнул, но упорно продолжал отрицать выход из дома.
– Тогда, я пойду, - под конец разозлилась Гуляб и отодвинула рукой его в сторону.
– Нельзя, туда нельзя, - испуганно залепетал охранник, не зная, что в этом случае предпринять.
– Тогда, иди сам, а я посторожу здесь, - вновь произнесла с трудом Гуляб, подыскивая в уме необходимые слова.
Мохдат, явно не довольный таким поворотом дел, все же согласился. Он вверил ей ружье и показал рукой на дверь.
Та согласно кивнула и пошла к занимаемому им ранее месту, но тут захныкал ребенок, и ей пришлось возвратиться.
Охранник не знал, что делать и пока стоял в немом ожидании у двери.
Вскоре, плач прекратился, и младенец снова уснул.
Гуляб подошла к двери и, взяв ружье в руки, показала Мохдату на дверь.
Тот, вздыхая, кивнул головой и тихонько выскользнул наружу, захватив с собой небольшую суму и нож.
Гуляб закрыла за ним дверь и опустила засов, а затем, сев возле нее, так и застыла с оружием в руках.
Время шло медленно. На дворе стояла ночь, и ярко светила луна. Тревожно вглядываясь в темноту, Гуляб беспокойно следила в небольшое отверстие за окружающим.
Вдруг, справа от нее мелькнула какая-то смутная тень.
Сердце тревожно забилось, и она почти полностью прильнула к той щели, которая имелась в двери.
Но, ничего видно не было, и женщина снова отпрянула немного в сторону.
Но вот, что-то заскребло у нее под дверью внизу, и Гуляб с удивлением обнаружила небольшую записку, просунутую внутрь чьей-то рукой.
Она испуганно потянулась к ней, и, быстро схватив, развернула.
Написано было по-турецки, и Гуляб не знала, как поступить, пытаясь в то же время понять смысл написанных кем-то слов.
Наконец, решившись, она дернула щеколду, отчего дверь немного приоткрылась, и быстро отошла в сторону.
Дверь отворилась, и в комнату вскользнул человек, довольно проворно закрывая ее за собой.