Великая степь
Шрифт:
Пак словно услышал его мысли и сказал не совсем в тему:
— А ведь вполне может быть, что там, на востоке, есть сейчас корейское государство Пэкче… — голос звучал грустно.
«Может быть», — подумал Гамаюн. А может — на западе князь Бус сейчас из последних сил сдерживает натиск остготов… Бьется с полками короля Германариха или уже его наследников. Бьется во главе антов — предков восточных славян. Бьется, чтобы попасть в плен и погибнуть, будучи распятым на кресте. Не стоит, Сергей, о том, что может быть. Давай о том, что есть. Есть война — наша война. И восемь с половиной тысяч жизней — за которые отвечаем мы с тобой…
— Нурали не хочет большой войны, — сказал Пак, помолчав.
—
— Перебиты два кочевья — хан не может не отреагировать, если желает сохранить подданных. Но Нурали далеко не дурак. Хоть и объявил девчонку-свидетельницу умалишенной — но официальной версии о вине Карахара едва ли сам верит. Мобилизация — хороший способ сплотить народ. И, заодно, — выявить разом всех потенциальных отступников и перебежчиков. Узнать свои реальные силы. Ак-кончары напирают с востока — кто-то их тоже выдавливает из старых владений Нурали…
Да, так всегда и было в Великой Степи. Гунны, заставившие трепетать Европу, и половцы, терзавшие набегами Русь — всего лишь степные аутсайдеры, выбитые с родных кочевий более удачливыми и сильными соседями…
— Но большая война с Девяткой прикончит Нурали-хана, — продолжил Пак. — При любом исходе, даже в случае победы — он достаточно знает о ваших силах, чтобы понимать, какой ценой эта победа достанется. Но и мирно разойтись, по всему судя, не удастся — нужна хоть небольшая, но схватка. Как прелюдия к мирным переговорам..
Гамаюн про себя отметил слова «ваши силы», но спросил не об этом:
— Скажи, Сергей, все эти слова о намерениях хана — чисто твои догадки и выводы? Или есть конкретная информация?
— Косвенная. Но посуди сам: где хан собирает людей к ставке? Гульшад! Под самым боком! Никто и никогда так не делает. Может, ты и прав про отсутствие иных тактических изысков — но что такое фактор внезапности, здесь хорошо знают. И воинов собирают не под носом у объекта нападения — в стороне, скрытно, с максимальной секретностью. Потом — марш-бросок со всей возможной скоростью. А что здесь? Не будь даже меня — разведка Сирина разве все не доложила бы? А твои дозоры? Примерные скорость и запас хода Драконов Земли хану известны. Вывод: все это — демонстрация. Игра мускулами. И решение своих внутренних проблем.
— Маленький вопрос: почему Нурали не думает, что мы можем ударить по всей этой его демонстративной возне со всего размаха? Во избежание непредвиденностей?
— Ответа два. Во-первых, он умный человек и считает умными вас с Таманцевым. Любому ясно, что при всем совершенстве техники, при всей огневой мощи Девятка в осаде, в изоляции, без союзников — не выживет. В лучшем случае можно растянуть агонию на годы… А свято место пусто не бывает — взамен Нурали придет на эти пастбища кто-то другой. И встанет та же проблема. Второй ответ — это, извини, я сам. Хан прекрасно знает, кто я и откуда. Но купец в степи — лицо неприкосновенное, вне зависимости от происхождения. Для того, чтобы получить и сохранить ханскую тамгу на право свободной торговли, многого не надо. Достаточно не обманывать внаглую при расчетах и не гнать дезу, когда расспрашивают, где был и что видел… Но при этом торговца могут мягко «пригласить в гости». Ненавязчиво задержать на какой-то срок — если готовится нападение на его родину или на кого-то, с кем плотно связаны его, купца, интересы… Во избежание утечки. Со мной же Нурали поговорил лично через три дня после хурала, объявившего сбор воинов. Чисто восточный получился разговор — вежливый, на вид пустой, но с намеками. С намеками на трудности с ак-кончарами и кое с кем еще… Поговорили — и хан меня отправил восвояси. Прямо сквозь прибывающие отряды. Какие еще намеки нужны? По-моему, умному достаточно…
Гамаюн представил, как вся эта информация будет выглядеть на совещании у Таманцева. Так мол и так, мы должны убить столько-то степняков и подставить столько-то наших ребят под дротики, просто для того, чтобы сесть с местным главой администрации за стол переговоров… Или, скорей, на кошму переговоров — к столам и стульям здешний народ непривычен. Классы в Школе выглядят смешно: невысокий стол учителя и россыпь скрестивших ноги учеников на полу…
Но на совещании идею необходимой по дипломатическому ритуалу блиц-войны не протащить… Разве что…
Мяукнул селектор. Голос Багиры:
— Командир, здесь Ткачик. Говорит — вопрос крайне срочный.
— Пропусти, — коротко приказал Гамаюн. Знал, что с ерундой мичман их разговору мешать не станет…
Но вопрос оказался, мягко говоря, неожиданным:
— Товарищ подполковник, вы давно перечитывали одну старую восточную сказку? Про Али-бабу и сорок разбойников?
Гамаюн недоуменно посмотрел на Ткачика.
IX. Морская пехота в Великой Степи
1
Это напоминало известный анекдот о подводной лодке в степях Украины — мичман Российского Флота Ткачик в Прибалхашье, в самом сердце Великой Степи, смотрелся странновато.
Хотя акватория весьма приличных размеров под боком имелась — превосходящая размерами и Ладожское, и Онежское озера, обладавшие в свое время военными флотилиями. Но воды сугубо внутреннего и глубоко-тылового Балхаша военные корабли никогда не рассекали, о чем мичман горько жалел. Авианесущие крейсера не нужны, хватило бы пары сторожевиков, не боящихся айдахаров, способных не опрокинуться от таранного удара головы зубастой твари, и одного-единственного нефтеналивного судна…
И все сложилось бы по-другому.
Не потребовалась бы трасса на полуостров, к найденной там нефти, — трасса, спасшая Девятку, но проложенная по трупам своих и чужих. Трасса, втянувшая в затяжную войну… Не происходили бы постоянные нападения на колонны, вызывающие неотвратимые ответные удары. И остались бы живыми парни с Постов.
Но военных кораблей здесь не оказалось. Да и предшествующая служба мичмана Ткачика, честно говоря, проходила отнюдь не на бескрайних морских просторах. На Девятке Ткачик оказался полгода назад по другим делам. Делам, связанным с морем весьма опосредованно — через обеспечение безопасности прибывших на приемные испытания суперрадара группы флотских офицеров. (Российский Флот, как ни старались его превратить в береговую флотилию объединенные усилия и наших, и заморских политиков, с большим-таки интересом поглядывал на Индийский океан и на то, что над океаном творилось…)
Они там до сих пор и остались — на двойке, на четвертой линейке. Ткачик оказался снаружи. В напряженных событиях первого месяца после Прогона, когда никто не понимал ничего, и многие споры на тему: что делать? — чуть не доходили до драки — тогда мичман сразу и без колебаний встал рядом с Гамаюном. Хотя, в отличие от Багиры, Лягушонка и некоторых других, общее боевое прошлое Ткачика с подполковником не связывало.
2
Если честно — здешняя и нынешняя жизнь ему нравилась. Семьей к тридцати девяти годам морпех не обзавелся, тосковать не о ком. К кочевой, достаточно опасной жизни Ткачик привык давно и в достижениях передовых технологий не слишком нуждался. Сила и решительность ценилась здесь и сейчас куда выше, чем в старом мире. На женщин, при всей их избалованности мужским переизбытком, двухметровый атлет Ткачик действовал безотказно…