Великая степь
Шрифт:
Тупик. Можно, конечно, усомниться и в трижды проверенных, и перетряхнуть всё и всех, но время, время… Гамаюну казалось, что именно сейчас, сегодня, самое позднее завтра, канал может сыграть свою главную роль. Страшную. Кровавую. Орда Нурали рядом… Или все-таки связь идет не через Школу? Тупик…
Звонок телефона оборвал эти мысли. Отдел, Багира. Срочно вызывают. Новости из степи, самые свежие…
Спустившись к машине, он вспомнил, что так и не поел. И айдахар с ней, с этой бараниной. В Отделе можно сообразить что-нибудь из консервов.
Но пообедать в тот день Гамаюну не пришлось.
VIII. Свои и чужие
1
Народу в помещениях Отдела оставалось немного — одни дежурили в степи, приглядывали издалека и незаметно за ставкой Нурали-хана, беззастенчиво используя преимущество сильной оптики. Другие (большинство) тоже приглядывали и тоже незаметно — за «орлятами». Впрочем, взвод охраны и две БМП снаружи Отдел прикрывали.
Шеф отсутствовал. Багира дежурила на телефоне. Вася Скоробогатов отсыпался, подложив под голову броник с вынутыми титановыми пластинами. (Для непривычного человека это примерно как спать на гладильной доске с наждачной поверхностью, но Вася провел ночь в степи, наблюдая за архаровцами Нурали.) Ткачик сидел в углу и о чем-то напряженно размышлял, в разговоры не вступая. Лягушонок поил «задержанного» Пака кофе без сахара и рассказывал ему о кровавой драме, расследованной самолично им, Лягушонком. (Отдел, объединив представителей почти всех наличествующих на Девятке силовых структур, взял на себя и функции пресловутых служб — от практически не нужной ныне ВАИ до уголовного розыска).
— Приезжаем… бли-и-ин… — Лягушонок широко округлил глаза. — Все так и есть! Площадка в кровище, и еще всякое валяется… Ну, костей свежих осколочки — маленькие. Мясца клочки, тоже крохотные… Трупа нет. Ни целого, ни кусками. Мы — к тетке, что звонила. А она ничего не видела, нос боялась высунуть, за телефон взялась, только когда все кончилось. Но звуки, говорит, вполне опознаваемые — мат, хрипы какие-то, а потом топором по живому: хрясь! хрясь! хрясь! Ну, блин, дожили… Сподобились. Чикатила свой завелся… И чего? Куда этот мужик с топором почапал? И расчлененку куда дел? Одна надежда — может, не маньяк, может, бытовуха какая. Ну, скажем, кто не в срок вернулся, бойца с женой застукал —да и позабыл с горя про табельное, за топор схватился… Ладно, мы по квартирам. Дом полупустой, в жилые стучимся, в нежилых двери вышибаем — с осторожностью, вдруг там этот, с топором… Ничего. Нет Чикатилы. Дальше, видать, пошел. С топором под мышкой и обрубками в мешке. В жилых квартирах пусто — белый день на дворе, кто на службе, кто где. Одну бабенку разбудили, достучались — вышла на площадку — хлоп! — вот те и тело образовалось… Ладно, привели в чувства — тоже ни сном, ни духом. Думаем: ломать остальные? Народ солидный живет, майоры да полковники… Но, видать, придется. Должен труп поблизости быть, куда ему деться… Прислушиваемся: не шевельнется кто за дверями? Чуть не принюхиваемся… И тут…
Лягушонок сделал драматическую паузу, подождал немного нетерпеливого вопроса от Пака, не дождался и продолжил:
— Чую — запашок знакомый из-за двери тянет. Даже два — спиртягой несет и кровушкой свежей… И на площадке шмонит, но оттуда сильнее. Ага! Дверка хиленькая, плечом двинул — входим, как положено: всем лежать! мордой в пол! А они уже лежат, в прихожей, вдвоем. Пьяный прапор, плюс… фрагменты. Если банку разбитую со спиртягой сосчитать — то втроем. А было как: у прапорщика с 16-й части сын родился. Ну, он в тот же день, как положено, отмечать начал — слегка, среди своих. А большой сабантуй решил на другой день закатить. Отоварил «баранку» — тогда только-только баранов на привоз пригонять начали; спиртяги трехлитровку достал. Домой идет, барана тащит — каждый встречный прапора поздравляет. Он им из банки накапывает, ну и себя не забывает. Непонятно, кто под конец кого вел — он барана, или наоборот. Но идут. По дороге прапору в голову стукает — барана зарезать. Прямо сейчас и здесь. Не дотащить, не по силам прапору баран уже… А сам в жизни скотину не резал, как подступиться — не знает. Короче, вынул табельный — и две пули в голову. Наповал. Кровь, понятно, не спустил. Дотащил, а дома разделать сразу решил, на площадке лестничной… Взял топор и…
О дальнейших приключениях барана и прапорщика Паку узнать не довелось.
В Отдел вернулся Гамаюн.
2
Балхаш. Волны лениво набегают на низкий, песчаный берег. До Девятки по прямой около трехсот километров. Берегом, в объезд — больше.
Переносной пульт воткнут острой частью прямо в песок — он странного вида, похож формой на луковицу, рассеченную поперек, с отрезанной корневой частью. На срезе нет переключателей и привычных глазу приборов — лишь ряды одинаковых небольших отверстий, никак не обозначенных. Но стоящего за пультом это не смущает — длинные, гибкие пальцы обеих рук быстро, как лапки шустрого насекомого, бегают по пульту, ненадолго погружаясь в отверстия. Пальцев на каждой руке — восемь.
Все бесполезно. Отклика нет. Даже бессмысленных обрывков сообщений, которые до сих пор выдавал объект — нет. Полное молчание на всех каналах связи, основанных на самых разных принципах.
Но стоящий за пультом не обескуражен. Именно сегодня слабые надежды превратились в уверенность. Возможность выполнить задание — есть. Самая реальная за последние триста лет возможность. За триста лет, прошедшие после смерти девушки, которую степные легенды сейчас именуют «луноокой Джеймун»…
Стоящий за пультом человек ликовал бы, если бы умел ликовать.
И — если бы был человеком…
3
— Я так и думал, что это не твоих рук дело, — сказал Пак. Они с Гамаюном были на «ты» — сверстники, сокурсники, друзья.
— Нет, Сергей. Я плюнул на то, что в степи зовут «законом Карахара» — после вырезанных Постов. Потому что многое непонятно. Все обставлено под обычное нападение кочевников, но… Мелочи, детали, нюансы… Подумай: все убиты холодным оружием, но сами почти не стреляли — почему? Неожиданное нападение — чушь, это не сонная точка в саратовской глубинке. Наученные, врасплох не застанешь… Невезение, случайность? Дважды подряд? Хм-м… Хитрость какая-нибудь, тактика новая? Не замечал я здесь тактических премудростей, все и всегда по старинке нападали, по-дедовски… Опять же — дротики. Их после боя, сам знаешь, собирают — если есть возможность. И на Постах собрали, почти все — мы всего штук пять или шесть нашли. Но… лежали они довольно-таки на виду. Обычно не подбирают улетевшие далеко в строну. Так, что сразу и не понять: как он там оказался? А здесь на отшибе лежащих — не было. Ни одного. Следующий момент: пленные. Тела двадцати шести человек на Постах не нашли. Увели? Но я своего добился — теперь моих захваченных ребят как мишень для дротиков не используют. С уважением относятся. И почти сразу начинают переговоры об обмене или выкупе. Сейчас — молчание. Ни намека на готовность к переговорам. И — Нурали собирает орду у Гульшада! Почему? После удачного набега все наоборот бывает… Короче, как тут горячие головы ни кричали: отомстить, разбомбить, намотать на гусеницы — я решил подождать. Твоего возвращения. А ты привез весть об этих двух кочевьях… Сережа, изложи еще раз — с подробностями.
— Подробностей мало. Первое кочевье небольшим оказалось — три десятка кибиток. Меньше двухсот человек. Живых не осталось ни одного. Я там не был — все по рассказам. Но похоже на историю с Постами. Попахивает… Гильзы стреляные валялись. Камуфляжной ткани кусок. И — семь знаков Карахара. Кое-кого увели. Причем сплошь мужчин, хотя воины в плен куда реже женщин и детей попадают…
— Гильзы свежие? — поинтересовался Гамаюн. — На Постах, кстати, ни одного ствола не тронули… Следы машин?
Отдел (а больше в степь никто не выезжал) достаточно давно пользовался гильзосборниками. Умельцы Кремера колдовали над проблемой снаряжения стреляных по второму разу. Получалось плохо — на самодельном черном порохе, слишком слабом, автоматика не срабатывала и резко падала убойная дальность. Хотя и такое неавтоматическое оружие давало преимущество над легкой конницей, вооруженной дротиками.
— Насчет гильз не знаю, — сказал Пак. — Сам в руках не держал, а у Нурали экспертов-баллистиков нет. Да и многие в степи на тебя не грешили за то кочевье. Имелась и другая причина. Их старшина, похоже, уйти от Нурали решил со всем родом… На два последних хурултая не явился, больным сказался. И на сбор зимой, когда заварушка в предгорьях случилась, джигитов не послал. Не нашел их хайдар — откочевали без предупреждения. А сейчас у Нурали-хана времена нелегкие, многие рода отложились. Раньше, говорят, двести тысяч кибиток под его рукой было… Если даже привирают — все равно с нынешним не сравнить. И кочевал восточнее, не на солончаках и безводье… Короче, имеют место случаи группового дезертирства и перехода на сторону вероятного противника — племена тут кругом родственные, говор почти тот же, проблем нет — ни тебе ОВИРов, ни лагерей для перемещенных лиц. Принес новому хану три дара — черного барана, черного коня и черную собаку — и пожалуйста, полное гражданство и тебе, и твоему роду, как бы в прошлом не воевали…