Великая степь
Шрифт:
Ткачик выдавливать дверь не стал, достал припасенный для такого дела калашниковский штык-нож — инструмент, как известно, пригодный на все, вот только человека им проще оглушить, чем зарезать. Гамаюн кивнул, изготовившись. Лягушонок снаружи — держит окна; на них вроде решетки, но мало ли, разная бутафория бывает. Ткачик пихнул толстенное тупое лезвие между косяком и полотном двери — на уровне замка…
Короткий скрежет. Дверь распахивается. Гамаюн — внутрь, смазанной тенью. Нырок, уход с директрисы. Ткачик следом — тоже нырком.
Однокомнатная квартира молчит. Нет выстрелов. Нет криков. Никакой реакции на ворвавшихся. Ткачик в комнату, Гамаюн
Крышка смахнута резким движением, два ствола заглядывают внутрь. Пусто. Совсем пусто — ни воды, ни чего-либо другого. Стенки сухи.
Проверяют санузел, забитую под завязку кладовку — с нулевым результатом. Напряжение спадает. Ткачик выходит в комнату — осмотреть еще раз, более тщательно. Гамаюн подсвечивает внутренность кувшина фонариком. Следов нет — никаких. Крышка хитрая — ручка как снаружи, так и внутри. Все просто, потому и не свалилась… Держали. Изнутри. Сказка становится былью — и неприятной.
Все это Гамаюну не нравится. Ладно, хозяин на службе. А хозяйка? Черпакам ключи от пустых квартир обычно не доверяют. Кто впустил бойцов с кувшином? Кто выпустил оттуда гостя? Где хозяйка? Замешана в деле и ушла сама, или…
На кухне вновь появляется Ткачик.
Он нашел хозяйку.
7
Так получилось, что с мадам Слепчук мичман Ткачик был знаком лично.
Чересчур приятных эмоций знакомство не вызывало — небольшого ума бабенка лет тридцати пяти, осатаневшая от безделья. Бездетная. Средних внешних данных. Ни особых достоинств, ни откровенных недостатков. Разве что чересчур блядовитая — но это еще пойми: плюс или минус… Но в любом случае не повод, чтобы заколоть мадам точным ударом в сердце, оттащить в угол и поставить сверху кушетку — иным способом под низенькие ножки труп запихнуть невозможно…
Не повод — но именно так с Ириной Слепчук и поступили.
— В халате, неумытая, непричесанная, — подвел итог скоротечному осмотру Ткачик. — Надо понимать, салаги с кувшином ее разбудили… А этот — вылез, как только они ушли. И сразу прикончил Ирку…
— Ставим кровать на место — и в Отдел, — принял решение Гамаюн. — Слепчука до утра не будет, а нам с трупом возиться некогда. Полежит часа два-три. Плевать, чем ее зарезали и во сколько часов с минутами. Времени нет, потом разберемся… Что было в остальных кувшинах? — вот вопрос. Или кто…
Они вышли, притворив поплотнее дверь. Убийца Ирины Слепчук, надо понимать, запер ее ключом хозяйки — решетки на окнах оказались настоящие, никакой бутафории.
Обоим было погано. Чужие в Девятке. Внутри периметра. Один уж точно… Чужой, начавший убивать с первого шага. Сумевший не засветиться за шесть с лишним часов. И — легко справившийся с ключом и замком… Значит — бывший свой? Еще хуже…
Такого в Девятке не случалось.
Никогда.
8
Блиц-допрос водовозной команды не дал ничего, кроме адресов владельцев кувшинов — и то не всех. Остальных вычислили быстро –— не миллионный, в конце концов, город.
Срочно проверили — в большинстве кувшинов вода, как и положено. Но в трех пусто. И — хитрая крышка, с дополнительной ручкой изнутри. Новых трупов не обнаружили — видимо, владельцы забрали емкости, дотащили домой, — и тут же бегом на службу. Повезло. Пока Ткачик и Скоробогатов мотались по адресам, в Отделе работали с водовозами — уже плотно. Результаты обескураживали. Допрошенные порознь, ребята твердили в один голос: поездка была как поездка, никто чужой ни у источника, ни вообще за периметром к машине и кувшинам не приближался. А у всей команды к концу поездки вдруг случился приступ мигрени. Через час прошел — почти одновременно. Интересное совпадение… Всех отправили в медчасть к Кремеру — без особых надежд, лаборатория в Девятке оснащением не блистала. Отправили под конвоем, на всякий случай. Хотя ясно — будь водовозы в чем-то замешаны, уж сочинили бы убедительную легенду: дескать, по той или иной причине оставили кувшины без присмотра на минуту-другую… Тупик.
Четыре кувшина. Четыре человека. Группа. Не для связи, информацию может передать и один. С какой целью? И — кто? Кочевники не могут замаскироваться и не засветиться в крохотном городке… Или кто-то принял и спрятал, или…
Через час начиналось совещание. Через два — путч. Гамаюну хотелось плюнуть на все и ударить по «орлятам» — немедленно. Покончить одним ударом и тут же бросить освободившиеся силы на поиски таинственной четверки. Удерживал категоричный приказ Таманцева: «орлят» первыми не трогать, ждать, когда выступят. Генерал редко вмешивался в дела Отдела. Очень редко. Но приказы его в этих редчайших случаях не обсуждались…
Даже тревогу объявлять было бесполезно — все и так в полной готовности. Оставалось лишь ждать. Стиснуть зубы и ждать.
X. Совещание. Начало
1
Майор Кремер вставил в шприц-пистолет очередную карпулу — уже третью. Маркировки на крошечных прозрачных цилиндриках не наблюдалось — капсулы отличались лишь цветом эластичной пробки-поршня. Кремер сменил одноразовую иглу и потянулся к руке пациента с закатанным рукавом. Тот неприязненно посмотрел на шприц-пистолет.
— Все, все, уже последняя… — сказал майор тоном врача, профессионально врущего пациенту, что «не больно ни капельки».
Таманцев, единственный свидетель этой сцены, сдержал усмешку. Бывает же такое — тридцать два года, здоровый мужик, повоевавший, всякого навидавшийся, дважды раненый, а к уколам до сих пор — как пятиклассник.
— Ну вот и все, — Кремер промокнул место укола ваткой, в воздухе резко пахнуло спиртом. — Теперь таблетки. Эти четыре сразу — глотай и запей. Запивай, запивай… Эти четыре через час, плюс-минус десять минут. Не забудь только, а то в бараний рог скрутит— таблетки нейтрализуют побочное действие уколов. И — вот капсула. Оболочка не желатиновая, не растворится — держи под языком или за щекой. Когда начнется, при первых симптомах — раздави зубами. Действие мгновенное… Возьми и запасную — мало ли что, вдруг проглотишь по запарке. Это не страшно, пройдет насквозь невредимой…
Кремер сложил свои медицинские причиндалы в аккуратный крохотный чемоданчик. Сказал, обращаясь к Таманцеву:
— Это всё. Всё, что я могу сделать без более детальной информации. Должно сработать. Последействие, конечно, будет малоприятным, но… Выбора, как я понимаю, нет?
Генерал молча кивнул головой. Сказал пациенту, застегивающему рукав:
— Все, Гриша. Заступай на пост.
Когда Гриша ушел, Таманцев спросил Кремера жестко, в лоб:
— Что значит: «должно сработать?» С какой вероятностью должно?