Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Шрифт:
Многое прояснилось, когда появились первые публикации об этом важном событии Великой Отечественной войны. Это – воспоминания первого секретаря советского посольства в Берлине (а также личного переводчика Сталина и Молотова) В. Бережкова [11, c. 80–91, 12, c. 70–76; 10, c. 224–230], а также экономического советника посольства Германии в Москве (коммуниста и тайного агента советской разведки) Герхарда Кегеля [58].
Бережков в трех своих книгах (вышедших в 1971, 1982 и 1998 гг.) отдельными фрагментами описал тот период июня – июля 1941 г., когда штат советского посольства, а также советские представители и специалисты, находившиеся к началу войны в Германии, в странах – ее союзниках и в оккупированных ею странах, были задержаны немецкими спецслужбами, а затем провезены через всю Европу и обменены через Турцию на немецких дипломатов, работавших в СССР.
Г. Кегель не просто написал воспоминания о том, как вывозили из Москвы
Но вот что интересно. По непонятной причине в своих книгах оба указанных автора упорно не называют главного – дату обмена посольств. Причем Бережков скрывает ее, разбрасывая события по разным главам и даже по разным своим книгам, и вообще старается обходиться без дат, там же, где указывает дату, следущее за ней событие обозначает так: «Через несколько дней». Кегель же с немецкой скрупулезностью постоянно указывает точные даты, однако неожиданно делает пропуск в описываемых событиях с 14 по 23 июля, причем обмен посольств произошел именно в этот период (по немецкому дневнику, 13 июля поезд с немецкими дипломатами пришел на границу в Ленинакан, а 24 июля – в Берлин).
Существует еще один серьезный источник, позволяющий вычислить дату обмена, – воспоминания Г. Хильгера о вывозе германского посольства из Москвы в июне – июле 1941 г. [124, c. 408–409], где он пишет: «Поездка из Костромы [104] до Ленинакана была куда менее утомительной, чем последующая стоянка у границы, где поезд в течение семи дней находился под палящим солнцем». Правда, на соседней странице он почему-то говорит о «восьмидневной стоянке в Ленинакане». Из этого следует, что обмен был произведен 20–21 июля (по сведениям немецкой стороны).
104
Сотрудники германского посольства в Москве вечером 24 июня поездом были отправлены в Кострому, затем возвращены в Москву, и 2 июля двинулись оттуда к границе с Турцией для обмена.
Из воспоминаний Бережкова и Кегеля становится понятным, как был произведен этот обмен. Советская колония дипломатов, различных представителей и специалистов [105] была привезена двумя железнодорожными составами в болгарский город Свиленград на болгаро-турецкую границу, а немецкое посольство привезли одним составом на советско-турецкую границу около Ленинакана. Обе группы должны были начать одновременный переход границ и оказаться на территории нейтральной Турции (первые – на ее европейской части, а вторые – на азиатской).
105
Кстати, в той же книге Хильгер пишет: «Среди советских граждан было много советских инженеров и других технических специалистов, находившихся в Германии в качестве приемщиков, и советское правительство было крайне заинтересовано в их возвращении в Советский Союз» [124, с. 408].
Дату прибытия в Свиленград первого состава, в котором ехали советские дипломаты – работники посольства, Бережков не называет (в публикации «Заложники Третьего Рейха. Первыми в войну вступили дипломаты» в Интернете, которая ссылается на «МК» [informacia.ru/2006/ news10086.htm], сообщается, что это произошло 18 июля 1941 г.). Бережков пишет, что первый советский состав стоял в Свиленграде два дня, а второй прибыл туда через сутки после первого. Естественно, советская сторона не могла начать обмен раньше, чем прибыл второй состав. Значит, обмен состоялся 19–20 июля (по сведениям советской стороны).
Из воспоминаний Бережкова также следует, что в день обмена доставленные первым эшелоном советские дипломаты и другие граждане перешли границу и оказались в турецком городе Эдирне, где их разместили в железнодорожных вагонах.
На следующий день по железной дороге они доехали до Стамбула, там на советском теплоходе «Сванетия» [106] получили советские паспорта и одежду. Посол же Деканозов с небольшой группой дипломатов, в их числе был и Бережков, доехали до Стамбула на автомобилях, а вечером следующего дня, оформив в советском консульстве документы, переправились катером через Босфор и ночным поездом выехали в столицу Турции Анкару. Проведя там день, на следующее утро специальным самолетом они вылетели на родину, сделали посадку
106
По некоторым сведениям, теплоход «Сванетия» был задержан в Турции после начала войны.
Конкретную дату обмена, то есть одновременного перехода на территорию Турции групп советских и немецких дипломатов, Бережков тоже не называет. Однако он то ли проговорился, то ли вполне сознательно дал историкам наводку для установления даты обмена, сообщив, что ведущие работники советского посольства в Берлине (в том числе и он) прилетели в Москву в тот день, в конце которого немецкие самолеты начали сильную бомбежку столицы. Кроме того, он пишет, что на следующее же утро по прилете в Москву его вызвали на работу в НКИД, несмотря на то что это было воскресенье. В период 21–30 июля Москву бомбили по ночам 21, 22, 23, 25, 26 и 30 июля. Воскресенье же в эти дни было лишь одно – 27 июля. Значит, посол и замнаркома иностранных дел Деканозов, советник Семенов, военный атташе Тупиков, атташе (он же заместитель резидента внешней разведки) Коротков и сам Бережков вернулись в Москву 26 июля. Таким образом, можно вычислить, что обмен был произведен 19 или 20 июля 1941 г. Подтверждением этому может служить то, что первое сообщение берлинского радио о пленении сына Сталина было передано 20 июля, а первая бомбежка Москвы произведена вечером 21 июля – оба эти события могли произойти только после обмена. [107]
107
Нельзя не отметить, что В. Бережков, возможно по-прежнему стараясь скрыть дату обмена, в тех же самых трех своих книгах почему-то приводит детали, сопоставление которых дает другую дату возвращения в Москву группы советских дипломатов из Берлина, а именно 22 июля 1941 г. Описывая теплую встречу, устроенную местным начальством члену ЦК и замнаркома Деканозову «со товарищи» в Ленинакане, где почему-то совершил посадку их самолет на пути в Тбилиси (возможно, для того, чтобы Деканозов немедленно связался со Сталиным по ВЧ и сообщил о письме Якова), он как бы невзначай упоминает: «Прошло меньше месяца с момента вторжения». Значит, это происходит 21 июля. Потом самолет взлетит, приземлится в Тбилиси, следующим утром вылетит в Москву и во второй половине дня, то есть 22 июля, приземлится в ней. Бережков отмечает, что в тот же вечер началась сильнейшая бомбежка, во время которой пострадал памятник Тимирязеву (а это случилось во время второй бомбежки Москвы вечером 22 июля – ночью 23-го). При этом дата перехода советскими гражданами болгаро-турецкой границы та же самая – 19 или 20 июля, значит, перемещение группы советских дипломатов по Турции происходило быстрей.
Документы о пленении Якова и размышления по их поводу
Существует два документа о пленении Я. Джугашвили, которые вполне могут быть и полностью сфабрикованными немецкими спецслужбами, и подлинными, но частично искаженными в нужную им сторону. Эти два документа могли быть составлены по результатам записи первого после опознания Якова допроса: один – с полным текстом, второй – с кратким изложением. Либо они являются записями двух разных допросов. К полному тексту протокола допроса приложено даже фото первой страницы этого документа на немецком языке с датой 18 июля 1941 г. [53, c. 69–89, 210–211].
Проведенное мной сравнение опубликованных текстов двух этих документов (полного текста – в сборнике «Иосиф Сталин в объятиях семьи» [53, c. 69–89] и краткого – в книге А. Колесника «Хроника жизни семьи Сталина» [62, с. 49–52]) показало, что это все-таки записи двух разных допросов. Об этом свидетельствуют следующие факты: полный текст называет общение с Яковом «допросом», а краткий – «беседой»; в кратком тексте есть информация, которой нет в полном; информация по одному и тому же вопросу в этих текстах не совпадает:
1. В протоколе допроса:
– Поддерживал ли связь с отцом до начала войны?
– Нет, никакой, т. е. я уехал 22 июня. До 22 июня мы встречались как обычно.
– Что же сказал ему отец напоследок, прощаясь с ним 22 июня? (Вопрос переводчику. – А. О.)
– Иди, воюй!
В отчете о беседе:
«По его словам, он разговаривал со своим отцом 16 или
17 июня. Перед отъездом на фронт он смог попрощаться со Сталиным только по телефону».