Велики амбиции, да мала амуниция
Шрифт:
– А зачем же он врёт?
– Милая моя, сколько теперь на Москве юродивых? Десятки! И чем они друг от друга отличаются? Мало чем. У кого-то придури больше, у кого-то поменее. Кто-то чуть ли не голым по снегу бегает, кто-то вериги носит… Но да всё это неново. А тут – испанец! И тотчас славы ему вдесятеро больше, чем кому другому. И вериг носить не надо, и голым бегать. Уже на славу, что испанец, смотреть прибегут. И каждый – с дарами. Как мы с тобой. А назвался бы Ванькой из Юрьева-града – что было бы? Был бы одним из… Никакого почёта. А так уж и домик сколотил себе. И вся Москва говорит о нём.
– Надо было к Пашеньке-юродивой идти… –
– Полно, много ли бы твоя Пашенька сказала? Мандрыга хоть актёр хороший. Да и дар у него несомненный…
– Воля ваша, барыня.
– Эх, и засмеёт же меня Николай! – вздохнула Анна Степановна. – Скажет, совсем из ума выжила старая дура. Уже по прорицателям да мошенникам ходить стала!
– А вы не говорите ему!
– Да как же? Всё-таки кое-что этот Мандрыга сказал… Да и потом вместе посмеёмся.
– А не рассердится Николай Степанович, что вы фотокарточку с портретом взяли?
– А это уж полное моё право. Я с тех пор, как к нему переехала, так от нечего делать картотеку веду по делам, которые он расследует. И все фотокарточки он мне сам даёт. И я их справно храню. Иногда ему даже пригождается… И портрет, что Пётр Андреевич рисовал, он сам мне отдал. Они теперь фотокарточки этой самозваной княжны сделали.
– А красивая она, правда, барыня?
– Красивая… А Пётр Андреевич очень недурно рисует. И, вообще, очень способный и приятный молодой человек… – Кумарина улыбнулась со слегка уловимой грустью. – Если бы у меня был сын, я мечтала бы, чтобы он был похож на Петра Андреевича… Знаешь, Соня, в молодости часто кажется: как много в жизни всего интересного! Важного! Главного! А, когда большая часть жизни пройдена, начинаешь понимать, что всё это были такие, в сущности, мелочи… И главный смысл существования не книги, не «женский вопрос», не балы и театры, а семья, дети… У меня детей никогда не было… И, вот, теперь меня безумно тянет к людям молодым. Когда вокруг меня молодые лица, я сама делаюсь немного моложе… Да только кому я теперь нужна? Вот, и стараюсь залучить на обед кого-нибудь из коллег Николая… И, хотя прекрасно понимаю, что приходят они лишь из уважения к начальству, то бишь, к моему брату, но мне всё-таки радостно, потому что и мне перепадает внимание… Соня, я иногда напоминаю себе голодную собаку, которая ловит крохи с барского стола…
– Барыня, что вы такое говорите-то… Голубушка, ведь вас все так любят… И Пётр Андреевич к вам очень тепло относится… Это, конечно, жаль, что у вас нет ни сына, ни дочери… Вот, у меня дочь есть… Единственная. Я всегда знала, что она всё, что у меня есть. У меня просто ничего в жизни не было, что могло бы показаться важным, главным… Теперь, вот, внук есть… А зять с войны калекой пришёл… Тяжко им! – Соня всхлипнула.
– Я к Рождеству твоим гостинцев собрала. Свезёшь им.
– Спасибо, барыня!
– Разве за это стоит благодарить? – махнула рукой Кумарина. – Пойди лучше найди извозчика. Я что-то устала от пешей прогулки… Отвыкла…
– А Мандрыга сказал ногами ходить!
– Да уж я сегодня полдня на ногах. Куда больше!
Соня побежала за извозчиком, а Анна Степановна прислонилась к монастырской стене и стала привычно чертить тростью по снегу, выводя разные геометрические фигуры…
***
Запах хвои смешался с духом апельсинов и хрустом мороза, создавая неповторимый, волшебный, пьянящий аромат Рождества. По всей Москве шумели ёлочные базары. Из деревень везли в Первопрестольную мясо, рубившееся и продававшееся здесь же, на улицах, с саней, его привёзших. А ещё везли экзотические яства из далёких азиатских земель, восточные сладости, фрукты… Китай-город, шумливый и многолюдный и в обычное время, в дни предпраздничные походил на вавилонское столпотворение. Туда-сюда ехали повозки, от которых тянуло будоражащими воображение запахами. Слышались призывные крики.
– Ешь, Москва, не жалко!
Пётр Андреевич медленно шёл вдоль ряда пушистых, инеем обнесённых елей, внимательно глядя сквозь их сомкнутые ветви. Там, по другую сторону елового частокола, шла она, его Ольга… Шла также неспешно, придирчиво рассматривая ели, выбирая подходящую, а рядом с нею суетились её сёстры, уже нагруженные апельсинами, сластями и разными милыми безделушками.
– Олинька, Олинька, ну, давай же купим ту большую ёлку! Она такая красивая! Представляешь, как она чудесно будет смотреться в нашей гостиной? Рядом с фортепиано? Олинька, мы с Надюшей её целый день наряжать будем! – упрашивала старшую сестру Лиза.
– Лиза, она слишком большая. Как мы её до саней донесём? Вон, уже сколько всего накупили! Надюша уже нести умаялась…
– И вовсе я не умаялась! – ответила Надя, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
Вигель слушал голос Ольги, и ему казалось, что ни одна музыка на свете не может сравниться с ним… Если бы всю жизнь слушать его!
Неподалёку от Петра Андреевича остановилась примечательного вида пара. Высокий смуглый мужчина, похожий на цыгана, с чёрными глазами и напоминающей волчий оскал улыбкой, сияющей белизной зубов, одетый в волчью шубу, обнимавший могучей рукой изящную молодую женщину, зеленоглазую, с лавой огненно рыжих волос, крупными кольцами спадающими на плечи, укутанные дорогой шалью, наброшенной поверх лисьего салопа.
Вигель ненадолго отвлёкся на перешёптывающуюся о чём-то и смеющуюся пару и позавидовал их счастью. Ведь мог бы и он теперь идти вдоль зелёных этих зарослей, обнимая Ольгу, разговаривая с нею… На глаза Петра Андреевича попалась крупная пушистая ёлка, необычайно ровная и стройная. Подозвав продавца, Вигель отсчитал ему деньги и, взяв рождественскую красавицу, вновь пошёл вдоль ряда, но уже прибавив шаг. Он остановился в конце его и, когда Ольга с сёстрами приблизилась, вышел ей навстречу и, указывая на купленную ель, улыбнулся:
– Не эту ли красавицу ищете вы, Ольга Романовна? Здравствуйте!
– Здравствуйте, Пётр Андреевич… – растерянно отозвалась Ольга.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – подхватили девочки, радостно рассматривая ёлку. – Олинька, какая чудная ёлочка у Петра Андреевича! Мы тоже такую хотим!
– А это ваша ёлочка, – ответил Вигель. – Я её для вас купил, потому что она самая красивая на этом базаре. Такая же красавица, как и вы, Ольга Романовна…
– Ой, спасибочко! У нас теперь будет самая красивая ёлка! – весело воскликнула Надя, хлопая в ладоши.
– Спасибо вам, Пётр Андреевич, – кивнула Ольга. – Мы, вероятно, долго бы ещё здесь плутали… Сколько я должна вам?
– Ольга Романовна, как вам не совестно? Неужели вы думаете, что я с вас деньги возьму? Это уж оскорбление, ей-Богу.
– Извините меня, Пётр Андреевич… – Ольга опустила голову и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос. – Вы проводите нас до извозчика?
– С величайшим удовольствием, Ольга Романовна, – Вигель предложил Ольге руку, и та робко опёрлась на неё.