Велики амбиции, да мала амуниция
Шрифт:
Вигель подпрыгнул от радости и улыбнулся: он возвращался в Москву не с пустыми руками.
Прежде чем покинуть город, Пётр Андреевич ради любопытства остановил первую попавшуюся бабу и спросил её, знает ли она инокиню Ефросинью.
– Конечно, батюшка! – кивнула баба. – Как же нам не знать её? На таких, как она, земля стоит! Молитвенница великая и постница! За больными ходит, никакого труда не боится, вериги носит. Она святая для нас! Мы на неё, как на святую, и взираем… Смотрим и понимаем, сколь мы грешны, лживы и черны… Её даже мать-настоятельница почитает! А вам грех не знать о ней! У нас по всей губернии слава её слышна. Видать, до Москвы не докатилась ещё… Дай Господи
***
Едва он переступил порог, как воздух тотчас наполнился изысканным ароматом мускус-амбре. Вошедший был высок и строен, лицом походил на римского патриция, синевато-серые глаза его смотрели холодно из-под пенсне. Красиво очерченные скулы обрамляла бородка алажён-франсе. Если бы не вычурный костюм, пошитый, как немедля определил бы знающий глаз, у знаменитого Айе, и окружающая обстановка, он вполне бы походил на профессора Московского Университета. Его имя лишь недавно стало попадать в газеты, однако, слава его в скором времени могла бы поспорить со славой великого Плевако. Александр Карлович Гинц слыл одним из лучших адвокатов своего времени. На его счету не было ни одного проигранного дела, притом, что брался он за дела самые скандальные, самые сложные. На процессы, на которых защитником выступал Гинц, публика собиралась, как на спектакль, зная точно, что речь Александра Карловича будет блестяще выстроена, образна и произнесена с завидным актёрским мастерством. Особенно много среди публики было дам, мечтающих обратить на себя благосклонное внимание известного адвоката и вдобавок холостого мужчины, отличавшегося весьма импозантной внешностью. Однако, счастливиц пока не было. Александр Карлович оставался холоден, как мраморное изваяние, но этим лишь усиливал интерес к своей персоне. Берясь за то или иное дело «по велению души», Гинц не искал большого материального вознаграждения, даже подчас отказывался от него. Происходя из состоятельной остзейской семьи, он никогда не испытывал нужды. Защита же состоятельных клиентов, чтение публичных лекций, различные консультации приносили немалый доход, позволявший Александру Карловичу выбирать себе работу для удовольствия. Удовольствие же состояло в том, чтобы доказать присяжным, что чёрное есть белое и наоборот. И это Гинцу удавалось вполне. Его стараниями многие преступники получили наказание куда меньшее заслуженного, а иные и вовсе были прощены. Впрочем, были среди подзащитных Александра Карловича и люди, в самом деле, ставшие жертвами недобросовестности следствия, к коим стараниями Гинца восстанавливалась справедливость.
В деле княжны Омар-бек его привлекло не столько оно само, сколько фигура главной подозреваемой. Гинц увидел её случайно в тот день, когда её привезли в тюрьму, куда он прибыл для свидания с одним из своих подзащитных. Всё в этой женщине поразило Александра Карловича. Мысль защищать её пришла к нему немедля, как нечто само собою разумеющееся. И, вот, теперь Омар-бек сидела перед ним: смуглая красавица с матовой кожей и смоляными косами. Безупречно прямая осанка, безупречная порода в чертах прекрасного лица. И глаза. Бархатные из-за длинных густых ресниц. Глаза невероятной глубины, бездонные. Взгляд, наполненный болью и гордостью. Королевской гордостью! Королевского презрения!
– Здравствуйте, княжна, – произнёс Гинц. – Я ваш адвокат. Меня зовут Александром Карловичем.
– Мне не нужен адвокат, – спокойно отозвалась княжна.
– Но вы обвиняетесь в тяжелейшем преступлении…
– Я знаю, в чём я обвиняюсь. Я не совершала его.
– Так как же вам в таком случае не нужен адвокат, если вы невиновны? – удивился Гинц.
– Адвокаты, милостивый государь, нужны виновным. Мне – не нужно.
– Княжна, я искренне верю в вашу невиновность и не хочу, чтобы вы стали жертвой судебной ошибки.
– Кисмет… Я не боюсь суда…
– И всё-таки я прошу вас не отказываться от моих услуг.
– Я благодарю вас, Александр Карлович, за желание помочь мне. Но мне вряд ли кто-то сможет помочь теперь… Тем более, мне нечем оплатить ваших трудов.
– Это не имеет значения, – ответил Гинц. – Я готов защищать вас даром. Ради удовлетворения собственного желания справедливости.
– Я вижу, вы благородный человек, – смягчилась Омар-бек. – Мне будет приятно хотя бы иногда беседовать с вами…
– Значит, вы всё-таки принимаете мои услуги? – уточнил Александр Карлович.
– Да, хотя, Аллах свидетель, труды ваши напрасны…
– Скажите, княжна, у вас есть какие-нибудь жалобы на то, как вас здесь содержат? Пожелания какие-нибудь?
– Нет… – ответила Омар-бек. – Когда-то я жила во дворце, мои ноги привыкли ступать по коврам, а руки не знали труда… Но с тех пор утекло очень много воды. Я узнала и холод, и голод… Я спала на улице, я не имела ни крошки во рту по нескольку дней… Здесь есть крыша над головой, есть вода, чтобы умыть лицо, есть пища, чтобы не умереть с голоду, есть белый свет в окне… На что же мне жаловаться? Нет, мне решительно не на что жаловаться…
– У вас есть родственники или друзья? Может быть, нужно поставить их в известность о вашем положении?
– Друзья – есть… Но их не нужно ставить в известность… И без того нам хватило позора. Это – я испью одна. Без них… Это – мой лишь позор. Мне и искупать его… А не им! Желаю лишь, чтобы они никогда о нём не узнали…
– Может быть, вам нужны какие-нибудь вещи? Не холодно ли вам здесь?
– Мне не холодно, – ответила Омар-бек. – Мне только не хватает воздуху… Иногда по ночам мне кажется, что кто-то душит меня, что я вот-вот задохнусь…
– В таком случае, вам нужно позвать врача…
– Врач мне не нужен. Врачи не помогут… Я справлюсь сама…
– Расскажите, княжна, что произошло в тот роковой день?
– Я ничего не знаю… Меня не было дома…
– Как так? А где же вы были?
– Я гуляла.
– Где?
– По улице.
– В одиночестве?
– Разумеется.
Гинц поправил пенсне и спросил:
– Когда вы ушли, чем был занят Михаил Осипович?
– Он ожидал чьего-то прихода… Я потому и ушла. Михаил Осипович не хотел, чтобы я присутствовала при их разговоре.
– И вы не знаете, кто должен был прийти к нему?
– Нет, не знаю… К Мише разные люди ходили… И он иногда просил меня уйти куда-нибудь на время…
– Не опасался ли Михаил Осипович чего-либо в последнее время?
– Он, вообще, ничего и никогда не опасался. Точнее, если и опасался, то не подавал виду. Он был очень скрытный человек…
– Господин Лаврович был застрелен из собственного пистолета. Вы знаете, где находился пистолет в то утро?
– Знаю. Пистолет лежал в прихожей на полке…
– В прихожей?! – поразился Александр Карлович. – Заряженный револьвер?! Да почему же он лежал в прихожей?
– Я его туда положила, уходя, – ответила Омар-бек с абсолютным равнодушием.
– Как?.. Зачем?
– В комнату возвращаться не хотела и с собой брать не хотела… Бросила в прихожей… Сгоряча. Мне очень не нравилось, когда Миша просил меня уйти…
– Значит, пистолет был у вас? И дворник говорил правду о том, что вы угрожали им покойному накануне убийства?
– Он был не заряжен, милостивый государь. Миша знал… Поэтому и не боялся и не воспринимал всерьёз моей угрозы…