Велики амбиции, да мала амуниция
Шрифт:
Немировский погладил девушку по руке:
– У вас есть теперь деньги?
– Пока есть… Отец много давал, а я не тратила… Постойте, – Людочка подняла голову, – ведь у отца же было завещание…
– Вы в этом уверены? Людмила Михайловна, вспомните, пожалуйста, это очень важно!
– Ну, конечно же, я уверена! В тот раз, когда я пришла к отцу, он, как я вам и говорила, вначале очень рассердился… А потом сказал: «Раз ты уже пришла, то я покажу тебе моё завещание, которое я составил лишь днями… Большую часть своего имущества я переписал на тебя. Ты должна знать о том, что именно получишь,
– И вы видели это завещание?
– Да, господин Немировский! Отец отпер бюро… Там был специальный ящичек, вроде тайника, где он хранил ценные бумаги. Извлёк оттуда своё завещание и показал его мне… По нему мне причиталась довольно изрядная сумма… Я, правда, точно не помню, какая… Я всегда цифры забывала…
– К сожалению мы не нашли этого завещания. Ценные бумаги вашего отца были похищены, и среди них, должно быть, оказалось и оно.
– Так отца ограбили?
– Увы. Вы сказали, что ваш отец отпер тайник… Когда мы осматривали его, он был открыт. Мы заметили, что на нём был не простой замок, а какой-то код. Вы знаете этот код?
– Знала, – ответила Людочка. – Отец при мне набрал его. Он обозначал какую-то дату… Он ещё сказал… Как же он сказал? Ах, да! День восстания декабристов… Только я не помню, когда они восстали. Я тогда очень смеялась ещё, рассказывая Георгию… И он смеялся: «Никогда не думал, что Михаил Осипович – декабрист!»
– Вы рассказали всё это Георгию? – поразился Николай Степанович.
– Да… Я ему всё всегда рассказывала… – девушка вдруг осеклась, и глаза её наполнились ужасом. – Вы думаете, что это Георгий? Что он убил и ограбил отца?!
– Это одна из версий, – не стал отрицать Немировский.
– Но этого не может быть! Этого быть не может! Вы понимаете?! Он не мог! Он не такой! Вы ведь его совсем не знаете! Он благородный и честный человек!
– Вполне возможно. Но я по должности обязан изучить все версии. И, если бы ваш Георгий не исчез так таинственно, а пришёл бы к нам и ответил на все вопросы, то мы бы гораздо скорее убедились в его невиновности. У меня будет к вам большая просьба: если вдруг он появится, постарайтесь убедить его в необходимости прийти к нам. Иначе мы, рано или поздно, найдём его сами, но для него это будет хуже. Я на вас очень рассчитываю, Людмила Михайловна.
– Я поняла вас, господин следователь!
– В таком случае, позвольте откланяться. Ещё раз примите мои соболезнования!
Прежде чем уехать, Николай Степанович поманил к себе подметавшего улицу дворника.
– Слушаю, ваше благородие! – с готовностью подошёл тот.
– Барышню Арепьеву, что в этом доме проживает, знаешь ли?
– Как не знать!
– А Василь Васильича? Романенко?
– Как же нам Василь Васильича не знать! Человек известный…
– Так вот, слушай внимательно, друг сердечный – таракан запечный, гляди за барышнею в оба! Куда и к кому ходит, кто к ней приходит. Особенно следи, не появится ли молодой человек, очень привлекательной наружности и очень изысканно одетый. Если таковой объявится, срочно посылай к Василь Васильичу. Всё прочее запоминай, потом ему же доложишь. Всё понял?
– Всё, ваше благородие. Дело-то неновое! Только я ж один не смогу всё время за ней доглядывать…
– Не беспокойся: пришлём тебе сменщика.
– Понял, ваше благородие. Я, ежели что, сынишку своего к Василь Васльичу пошлю.
– Добро! Вот, получи от меня красненькую.
Дворник радостно схватил протянутые деньги:
– Премного благодарны, ваше благородие! Всё понял! Всё в лучшем виде сделаю!
Николай Степанович уехал. Полчаса спустя он уже входил в свой кабинет, где его с нетерпением ожидал Вигель.
– Ну, что, Николай Степанович? – поднялся Пётр Андреевич навстречу Немировскому.
– Что, «ну, что»? Извольте задавать ваш вопрос точнее, – следователь неспешно раскрыл тавлинку и понюхал табаку.
– Что сказала дочь Лавровича?
– Очень много интересного… Тут есть, над чем подумать…
– Ах, не томите же! – почти умоляюще воскликнул Вигель.
Немировский улыбнулся и похлопал коллегу по плечу:
– Ладно-ладно, сейчас всё по порядку расскажу. Во-первых, завещание у Лавровича, в самом деле, было. Более того, Людочка его видела собственными глазами, и по нему ей должен был отойти изрядный куш…
– Вот, и мотив!
– Не перебивайте, пожалуйста. Это, конечно, мотив для убийства, но не для ограбления с похищением самого завещания. Слушайте дальше. Наша барышня была столь наивна, что рассказала об этом завещании своему возлюбленному. А также о том, где оно лежало, и какой код у замка на тайнике… А теперь угадайте, милейший Пётр Андреевич, кто был этим возлюбленным?
– Белый бурнус! – выпалил Вигель.
– Браво! Звали его Георгием. С ним Людочку познакомил отец, который, кажется, был с ним в дружбе. Этот пресловутый Георгий и снял по поручению Лавровича жилище для его дочери и весьма искусно пудрил ей мозги, изображая любовь. После убийства Лавровича Георгий, согласно показаниям барышни, исчез бесследно.
– Каков подлец!
– Итак, Пётр Андреевич, картинка начинает вытанцовываться. Мы уже можем приблизительно представить, как произошло преступление. Лаврович поссорился со своей сожительницей, дамой весьма темпераментной, и она в сердцах оставила в прихожей его револьвер, коим прежде завладела. Михаил Осипович ждал кого-то. Вполне вероятно, своего друга, называющего себя Георгием. Тот уже давно вынашивал идею заполучить деньги Лавровича, но не знал, как получше обтяпать это дело. И тут наивное юное создание для смеха рассказывает ему, что её папочка сделал кодом замка дату восстания декабристов… Георгий явился к Лавровичу, уже зная, где лежат его ценные бумаги. В прихожей он видит пистолет. Неожиданная удача! А дальше происходит, собственно, преступление…
– Узнать бы ещё кто этот Георгий – «Белый бурнус»! – вздохнул Вигель.
– Полагаю, что и это мы узнаем. Всему своё время… Кстати, личность самаркандской княжны тоже вызывает у меня сомнения. Если даже она не убивала и не грабила, то за присвоение себе чужого имени, обман следствия и даже Церкви эта дама должна отвечать…
– А, может, она не врёт?..
– Знаете ли, Пётр Андреевич, я уже давно не верю в сказки Шахерезады. Но, впрочем, это вторично теперь.
– Я одного понять не могу: зачем он украл завещание?