Великие любовницы

Ватала Эльвира

Вечная жажда сладострастия и вечная ненасытность — такова трагедия этой нимфонической женщины. Психопатологи к таким личностям относятся вполне гуманно: это просто для них больные, патологические пациенты. Народ и мы вместе с ним на это смотрим несколько иначе: наш разум не желает принимать такое неподвластное ни воле, ни рассудку вожделение, всецело направленное только на одно — удовлетворение своего полового желания. Для Мессалины не существовало никаких препятствий для достижения своей цели. Если какой римлянин, на котором она остановила свой выбор, не желал подчиняться ее часто кратковременному или даже единичному желанию, она брала его силой, шантажом, угрозой, обрекала на смерть. В ее сладострастие примешалась кровь, смерть. С одинаковым безразличием убивала она и своих любовников, и своих неприятелей. Ее рукой была убита племянница Юлия, несколько любовников, других она заставила убить своего мужа Клавдия Тиберия под разными предлогами, часто достаточно было только одного слова Мессалины без всякого предлога. Никто не осмелился открыть правду Тиберию — все боялись его гнева и его непредсказуемой реакции. А он, жалкий тиран, совсем изнемог без физического общения с Мессалиной, которая всегда находила миллионы поводов, чтобы не иметь физической связи с мужем. Он, безумно влюбленный в Мессалину, вынужден был взять себе Двух любовниц: Кальпурию и Клеопатру — обе дорогие проститутки.

Свой дворец, в котором Клавдий Тиберий не имел права пребывать, Мессалина превратила в притон разврата: голые сливающиеся тела, наполовину пьяные, под звуки музыки и в окружении невообразимой роскоши стали там постоянным явлением.

Но как всегда бывает с излишне темпераментными личностями, не придающими сексуальным связям никакой ценности и трактующими предмет

своей любви как инструмент наслаждения, пришла пора и на Мессалину, как говорится, влюбиться глубоко и сильно. А предметом ее страсти стал молодой римлянин Кай Силий. И вот они уже вдвоем и еще с какими-то сообщниками начинают подумывать, как бы убить идиота Клавдия Тиберия, а самим Римом править. И настолько смелый план выдвинули, что он просто казался нереальным. Сторонники испугались и отошли от Мессалины, а вместе с ними знаменитый секретарь Клавдия Тиберия Нарцисс. И вот, когда ничего не подозревающий Клавдий Тиберий где-то там расположился со своим лагерем у врат неприятеля, Нарцисс ему сообщает жестокую правду о Мессалине. Заика Тиберий от такой новости совсем дар речи потерял. Весь трясется, слезы у него градом льются, и по всему видно, что переживает он великие муки. А Нарцисс совсем его последним аргументом добил: «Ты, император, думаешь, что в это время твоя Мессалина проделывает в Риме? Она накладывает венок императора своему мужу Силию. Его, разведя с законной женой Юнонией, теперь считает своим законным мужем и императором». Клавдий Тиберий от такой ошеломляющей новости только и смог пролепетать одну идиотскую фразу: «А я?» — «Тебя они уже не считают императором, если мы сейчас же не начнем действовать». Словом, с этой минуты Нарцисс, окончательно перешедший на сторону Тиберия и решивший, что с мессалинизмом надо бороться кровавыми методами, взял все дела и руководство в свои руки. Он приказывает от имени императора войска повернуть к Риму и наголову разбить мятежников. А в это время в Риме праздник виноделия и коронация Кая Силия разгорелись вовсю. В огромных чанах, из которых стекает кровавое вино, полуголые, полупьяные женщины весело пляшут, топча кисти винограда и обвиваясь ими как лианами. Рыжая Мессалина с распущенными буйными волосами и почти нагая, едва прикрытая шкурой пантеры, бешено пляшет. Рядом Силий с таким же венком из лавра и тоже едва одетый, сильный и мускулистый, как гладиатор, скользкий от пота и ароматных масел. Их тела вот-вот публично сольются в одно целое, и запах пота, масел, порока, звуков музыки, вид плясок и красный виноградный сок, как кровь, льющийся повсюду, увенчает эту дикую вакханалию. Но вдруг на площади стало тихо, и люди в страхе разбежались. Это прибыл со своим войском Клавдий Тиберий, чтобы восстановить наконец порядок в Римской империи и навсегда покончить с мессалинизмом. Мессалина в ужасе бежит в свой дворец в Лукулловых садах и там вдвоем с матерью ждет дальнейшего развития событий. Но постепенно приходит в себя, успокаивается и решает дурачить Клавдия Тиберия, как дурачила и раньше. И вот она шлет ему слезные послания, в которых умоляет простить ее, ибо, в сущности, она всегда любила и любит одного только мужа Клавдия Тиберия, а все, что было, мишура мишурой и грех попутал. Клавдий Тиберий, не успев оправиться от удара и очень мучившийся и по-прежнему любящий Мессалину, готов согласиться, готов ей все простить, готов поверить, но на страже теперь твердо стоит Нарцисс. Мессалина должна быть уничтожена — таков его вердикт. Слишком это опасное явление для Римской империи и никогда в будущем не должно повториться. И он совершенно изолирует Клавдия Тиберия и не допускает до встречи Мессалины с мужем. Он опаивает Клавдия Тиберия вином с сильно действующим усыпляющим средством, и, пока Клавдий Тиберий спит, от его имени в Риме происходит подавление мятежа. Прежде всего, надо покончить в Мессалиной, и, как жене императора, ей уготована почетная смерть — самой пронзить себя кинжалом. Так всегда делали по отношению к знатным аристократам. Они по приказанию императора должны были сами убить себя. Философу Сенеке ведь тоже предложили эту почетную смерть. И даже жестокий самодур и тиран Калигула позволял аристократам самостоятельно лишить себя жизни. Но вот когда пришли к мальчику, двенадцатилетнему Тиберию Гемелюсу, и объявили волю императора, ребенок растерялся, побледнел, покраснел и прошептал, что он не знает, как это делается: он никогда воочию не видел, как убивают, Да и сам никогда не убивал, так нельзя ли попросить какого из воинов показать ему, как это делается, чтобы он достойно из жизни ушел. Ну, воины гуманные были. Они показали мальчику, как надо это сделать и где сердце находится, и Даже принесли какую-то куклу и позволили ребенку прорепетировать. Ребенок несколько раз прорепетировал, затем вонзил меч в свою грудь и угодил прямо в сердце.

Словом, пришли воины к Мессалине и объявили волю императора: покончить с собой посредством меча.

Мессалина в плач: ей страшно. А рядом мать стоит, у которой Мессалина мужа увести хотела и смерти его предала, и уговаривает дочь: «Доченька, ты не бойся. Это ведь совсем не больно. Ты только вонзи меч поглубже». А Мессалина не может поглубже. Она приставила меч к груди, а проткнуть глубже боится. Ну, воин не выдержал, подошел и, взяв руку Мессалины, помог ей проткнуть свою грудь, и так глубоко, что смерть наступила тотчас.

Когда Клавдий Тиберий очнулся, наконец, то с ужасом узнал, что Мессалины уже нет в живых. Он заплакал, бедный, судьбу свою проклиная, да делать нечего, надо начатое заканчивать. Нарцисс рядом стоит и императора увещевает: «Начал дело, кончай смело». Теперь Клавдий Тиберий сможет наконец проявить свою жестокость. Всех зачинщиков бунта быстро под суд и к смертной казни. Виселицы там некогда сооружать, слишком много было бунтовщиков. Одних прямо привязывали к двум близ растущим деревцам и разрывали наполовину, для других был приготовлен длинный шнур, привязанный к двум деревьям, и их вешали между этими деревьями, заставив подогнуть ноги, ибо под тяжестью тел шнур провис и совсем низко над землей находился. А для знатных аристократов и смерть была знатная: Клавдий Тиберий обычаи предков уважал. Он им обещал, что мечи будут остро наточены и ни одного из них палач не будет мучить неточным взмахом меча. «Обещаю вам, ваши головы упадут с первого разу», — говорил он им. Это свое обещание он выполнил. А другое? Ведь это он во всеуслышанье сказал своим воинам, узнав об изменах Мессалины: «Если я после смерти Мессалины женюсь еще раз, можете рассечь меня на кусочки, а моей головой играть как мячом». И что же? Не прошло и года, как женился в четвертый раз, да на такой женщине, которая сама мужа отравила.

Король Зигмунт Август.

Королева Бона.

Альковы — монастырские кельи

 

уртизанка, иди в монастырь! А куда же, голубушка, тебе остается идти? Ведь ты уже не молода, изрядно «породившая», ты уже или толста, или худа, у тебя уже морщинистая кожа и отвислый бюст! Нет, такая ты королю уже не нужна! Правда, и его время коснулось, и он уже далек от романтического голубоглазого стройного юноши, и у него свои подагры, боли в пояснице, водянка, неиспускание мочи, он уже обрюзг, ходит с трудом, ноги опухли, но он КОРОЛЬ! А что можно королю — нельзя куртизанке. Ему стареть можно, ей нельзя! Другие, молоденькие красавицы во дворце появились, тебе, матушка, надо на покой. Но выбор, конечно, у тебя есть! Тебе, как инвалиду военному, дадут хорошую пенсию, дворец оставят, звание герцогини не заберут. Кушать ты будешь хорошо, одеваться тоже, живи себе в свое удовольствие, бедным помогай, грехи свои замаливай. А если на старости уж больно сильно тебя раскаяние одолевает и тебе непременно надо еще пуще свои грехи замаливать, тогда, конечно, тогда иди в монастырь. И куртизанки, отслужившие свое в постели короля и ставшие ему уже ненужными, шли в монастырь. А если в монастырской келье официально не запирались и монашенками не становились, все равно их жизнь со времени отставки — монастырская

келья. И вот о таких альковах-кельях мы вам расскажем, героинями которых будут:

Ла Вальер, Монтеспан, Ментенон

Ла Вальер. Эта горячая любовница Людовика XIV времен его молодости. Она молодая, но красивая ли? Жена Людовика XIV Мария Тереза Испанская причитала: «Ну чем эта чахоточная, мерзкая девчонка могла привлечь короля?» А и правда — нечем. Плоская, как доска, без намека на грудь, бледная, как хорошо отстиранное полотно, немного хромая, так что даже подпрыгивает, как резвая уточка, и еще с каким-то неровным передним зубом. Но, как говорится, повторим еще раз эту пословицу, «не по хорошу мил, а по милу хорош». Влюбился король, да и все! И на упреки своей жены, которая еще не привыкла к институту метресс (скоро привыкнет), король так отвечал: «Какие, сударыня, вы претензии имеете? Разве я не хожу каждую ночь в вашу спальню?» Мария Тереза язык прикусила. Ибо, согласно дворцовому этикету, король каждую ночь, не позднее одиннадцати часов вечера, в сопровождении небольшой армии слуг направлялся в королевский альков. Немного, конечно, измотанный от обилия любви на стороне, так что на долю жены доставался лишь поцелуй в щечку, но так далеко в королевский альков прислуга не заглядывает. Внешне все в этом королевском алькове благополучно, понемногу дети рождаются, правда, все какие-то хилые — умирают, растет только один, тоже не совсем здоровый дофин, но не требовать же Марии Терезе неземной любви от своего мужа, если их брак был заключен исключительно по политическим соображениям. А также, чтобы быстрее оторвать короля от своей первой романтической любви к племяннице первого министра королевства Марии Манчини. Наполеон Бонапарт как-то сказал, что о монархе судят не только по отношению к своим подданным, но также и по тому, как он относится к своей семье: детям и жене. Эти «золотые мысли» императора его первый придворный лакей Констант записал в своих воспоминаниях ^[69] . Так вот Людовика XIV нельзя было упрекнуть в плохом отношении к своей недалекой, некрасивой и с отвратительными черными зубами от вечного жевания шоколада Марии Терезе. Всегда неизменное уважение, учтивость, почтение. Того же требовал от подданных и осуждал и делал замечание своей фаворитке Монтеспан, когда она было думала злословить и иронизировать по поводу внешнего вида и манер королевы. Хорошо воспитанный король знал: жене почет и уважение, любовь — на стороне. А бацилла романтической любви была у него уже в самих генах заложена, достаточно обратиться к годам его юношества и первым годам брака. «Все могут короли, все могут короли, жениться по любви не может ни один король». И это почти полная правда. Почему почти? Ну, один, два, от силы — три-четыре короля в мировой истории найдутся, которые женились исключительно по любви. Но в большинстве своем они, конечно, очень несчастливы были со своими насильно, по политическим соображениям им «спихнутыми» женами. И обычно в таком алькове ох серо, ох пусто, ох никак, и тревожно королям с женами. Людовик XIV абсолютно таким примером супруга является. Будучи романтическим юношей, с тонкой душой и фиалковыми глазами, он влюбился в третью племянницу (у него их пропасть как много было) кардинала Мазарини Марию. Манчини. Она, конечно, далеко не красавица, у короля и потом редко любовницы красавицами были, но и обезьяной ее называть, как называли ее придворные, — это несправедливое преувеличение. А они ее так называли: «мартышка» да «мартышка» — дескать, черна, толстогуба и вертлява. Но Людовик XIV, не обращая внимания на внешний вид (по-видимому, он в душе больше нуждался), сильно в эту девицу влюбился. То есть сначала он влюбился в ее сестру Олимпию, но когда ближе познакомился с ее сестрой Марией, то живо перевлюбился. Мария отвечала королю взаимностью (еще бы!). И вот молодые люди по Лувру вместе прохаживаются, в укромной беседке Луврского парка за ручки держатся, из-за кустов бонна зорко за ними следит, не дай бог до поцелуя дело дойдет, в балете они разные фигуры совместно представляют, а король изумительно в балете танцевал, не хуже профессионала — словом, платоническая их любовь в полном разгаре! Дошло это до ушей его матушки Анны Австрийской! Она поначалу внимания не обратила — перешумит! Молодо-зелено! Мало ли с какими придворными дамами сын флирты начинал! Однажды его, двенадцатилетнего, застали в постели с одной придворной замужней дамой, которая давала ему первые уроки эротической азбуки, в другой раз полевая пастушка, дочь садовника, по грядкам с ним, задравши юбку, бегала. Да мало ли ребяческих утех! Но понемногу Людовик XIV все больше и больше Марией Манчини увлекается и все чаще и чаще уединения с нею ищет. А бонна, подслеповатая вредная старушка, не позволяет молодым влюбленным уединяться, так и ходит следом и все колючими своими глазками покалывает, предупреждая каждую возможную вольность с их стороны! Замучила совсем бедных влюбленных своей слежкой!

69

Л. Констант. «Воспоминания камердинера императора Наполеона». Варшава, 1972.

Людовик XIV сильно на старушку-бонну рассердился и шлет ей в подарок огромную бонбоньерку, лентами перевязанную. Бонна радостно ленточки развязала, а оттуда выскочило с десяток мышей, к вящему ужасу бонны и к радости влюбленных! Но что там детская месть, если все поголовно, включая самого дядюшку кардинала Мазарини, против этого увлечения. И матушка Анна Австрийская не на шутку встревожилась, особенно когда сын начал что-то там робко намекать о своей женитьбе на Марии Манчини. О боже, вот наивный! Где это видано, чтобы могущественные французские короли не на принцессах королевских кровей женились? Взбредет же такое в голову юному Людовику XIV? Тут мир надо с Испанией укреплять, испанская принцесса Мария Тереза в невестин возраст вошла — какие могут быть Марии Манчини? И конечно, как говорят теперь, «без разницы», что эта самая. Мария Тереза приходится родной дочерью родного братца Анны Австрийской. Раньше на такие пустяки внимания не обращали. Это потом уже спохватились, дескать — кровосмешение, дети хилые, гемофилия и прочее.

А исследуя династию Габсбургов, особенно ее испанскую ветвь, историки прямо за голову схватились: что ни Габсбург, то или рано умирал, или сумасшедший, или эпилептик там какой. Ковырнулись поглубже, а там — батюшки сватушки, кузин на кузине женат, дядюшки на племянницах, и нередко свекровь была и матушкой и бабушкой в одном лице. Вы послушайте только: Филипп II Испанский, будучи четырежды вдовцом, два раза был женат на близких родственницах: первая его жена была кузиной, четвертая — родной племянницей. Людовик I Французский выдал замуж дочь за своего племянника Франциска I. Обручали беспардонно даже малолетних детей. Первой невесте испанского короля Карла V было два года, когда ее обручили с годовалым женихом. Матушка его, Иоанна Безумная, вместе с соской самолично положила в люльку младенца обручальный перстенек.

Ба, обручали даже не родившихся еще детей! Да, да, дорогой читатель, до такого абсурда дошло, когда Людовик XII обручил своего еще не рожденного сына с несуществующей дочерью Филиппа Светловолосого, так сказать, в интересах обеих империй, Франции и Испании. Поднапрягитесь, мол, женушки, и родите к назначенному сроку строго: одна сына, вторая дочь, а мы, пока вы будете стараться этот исторический долг исполнить, уже соответствующий документ оформим.

Прямо по сказке: «И для батюшки-царя я рожу богатыря». Анна Бретанская, вторая жена Людовика XII, никогда ему сына не родила, и с болью в сердце обручение пришлось аннулировать, а документ в архивах сохранился.

А Максимилиан Австрийский, три раза женатый, умудрился жениться в четвертый раз, так сказать, от имени своих внуков — Карла и Фердинанда. Но поскольку не уверен был, какому внуку придется Испанией управлять, какому Австрией, решил на всякий пожарный случай женить обоих на одной и той же невесте Анне Венгерской. Обручение дедушки с невестой обоих внуков было несколько затруднительно для аббата, официально производившего эту церемонию. Его речь напутственная несколько странно выглядела, по нашему представлению. Стоит «жених» престарелый уже изрядно, Максимилиан Австрийский, рядом малолетняя невеста Анна. «Обручаю тебя, императора Максимилиана, — начинает аббат и тут же поправляется: — Собственно, не тебя, а твоего внука Карла, — и тут же поправляется: — Собственно, не обязательно Карла, может, и Фердинанда, словом, или Карла, или Фердинанда (какой выживет) на принцессе Анне Венгерской. Поцелуйтесь, молодые». «Молодые» — престарелый дедушка и малолетняя, годившаяся во внучки Анна, целуются. Все. Обручение состоялось по всем правилам. Любвеобильный дед устроил счастье одному из внуков. Какому? О, на этот вопрос в данный момент ответа нет, и получится ответ через много лет, когда Карл V станет испанским королем, а Фердинанд получит наконец в жены Анну Венгерскую. Словом, дорогой читатель, возвращаясь к нашему Людовику XIV, женился он на своей кузине, поскольку ее отец приходится родным братцем матери Людовика XIV Анне Австрийской.