Великий магистр
Шрифт:
– Я не знаю, - ответила принцесса.
– А я ничего не понял - что ты хочешь этим сказать, - заметил Бизоль, присевший на краешек кровати.
– Волны, бездна, подземный лабиринт... Ты имеешь в виду ту пещеру возле Син-аль-Набра? Жуткое место, принцесса, скажу я вам...
– Я, кажется, разобралась, - вставила Юдифь, которой страшно хотелось представиться Мелизинде и блеснуть чем-нибудь перед ней (перед ее отцом Бодуэном I она уже успела блеснуть всем, чем только могла).
– Мессир де Пейн имеет в виду: стоит ли дергаться самому, если тебя все равно кто-то дергает за ниточки? Правильно?
– В упрощенном виде - да, - согласился Гуго. Юдифь захлопала в розовые ладошки, а Катрин и Сандра подошли поближе, усевшись на низенькие скамеечки возле постели раненого рыцаря.
– Но донна Сантильяна упускает главное, - произнесла Катрин де Монморанси.
– Все поступки человека - и возвышенные, и смешные, - напоминают "дергание", кроме одного.
– Какого же?
– спросила принцесса.
– Смерти. Я имею в виду насильственное лишение собственной жизни, самоубийство. Думаю, что такой поступок идет вразрез с желанием любого кукловода. И не этот ли единственный поступок доказывает, что человек все же обладает какой-то самостоятельной волей? Самоубийство - тот заветный ключик, данный каждому из нас, как самое великое и ужасное искушение перед запертой дверью.
– На образе мыслей графини сказываются долгие годы, проведенные в мусульманском мире, - заметила Сандра.
– Вам надо возвращаться в христианскую среду, и думать о спасении души, а не о таких... страшных грехах.
– Как далеко мы ушли от первоначальной темы. От любви к смерти, произнес Гуго.
– Впрочем, это естественно. Истинная беседа не замыкается на чем-то одном, и блуждая в лесной чаще никогда не знаешь - где выйдешь и с чем столкнешься?
– Так не лучше ли обойти эту лесную чащу, и идти по дороге, с которой уж наверняка не собьешься?
– сказал Бизоль. Его несколько волновало то, что целых четыре прекрасных женщины нарушают покой его друга. Не утопят ли они его своими болтливыми языками? Как бы вытурить их всех отсюда и дать Гуго спокойно вздремнуть? Но в это время в покои заглянул Раймонд и растерянно произнес:
– Мессир, к вам прибыла баронесса Левенкур...
Недоуменно уставившись на него, Бизоль негромко пробормотал:
– Это еще что за птица? Устроили тут целый гарем... Сейчас всех выгоню...
– Пусть войдет!
– охотно откликнулся Гуго де Пейн.
– Правда, не припомню среди своих знакомых такой особы.
Все с любопытством посмотрели на дверь. Сандра недовольно нахмурила брови, Катрин обменялась с Мелизиндой быстрыми взглядами, Юдифь нацепила на всякий случай одну из своих обворожительных улыбок... В комнату осторожно вошла золотоволосая женщина с необычным, вишневым цветом глаз, и словно лучи света озарили лицо Гуго де Пейна.
– Кажется, теперь мы все здесь лишние...
– снова пробормотал про себя Бизоль, переводя взгляд с друга на вошедшую женщину, которая не замечала никого вокруг, кроме лежащего на кровати рыцаря.
– Я слышала, вам требуется сиделка?
– мило улыбаясь, произнесла Анна Комнин.
– Или я опоздала?
– Нет, сударыня, это место свободно, - отозвался Гуго де Пейн.
Глава VII
ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ
Я не скажу, как все твердят давно,
Что, мол, в подлунной все обречено
Распаду, быстротечно все и бренно,
Но я скажу, хоть не хочу задеть
Того, кто по-иному склонен петь,
Что не уйти от смерти и Вселенной...
Жоашен дю Белле
1
Баронесса Левенкур пробыла в Иерусалиме до середины осени 1114 года, до тех пор, пока мессир де Пейн не обрел окончательную уверенность в своих силах. До этого она часто навещала его в Тампле, и все должны были признать ее необъяснимую власть над чувствами Гуго, благотворно влияющую на его выздоровление. Баронесса, в которой, конечно же, сведущие люди признали византийскую принцессу - по ее многочисленным портретам, имевшим хождение в странах Востока, занимала одну из загородных резиденций Бодуэна I, любезно предоставленную ей королем по просьбе Ренэ Алансона. Сам царедворец поселился у своего старого знакомого - графа Танкреда, для которого наступили тяжелые дни в связи с поражением под Син-аль-Набром. Но нет худа без добра: нашествие египтян на Палестину также захлебнулось; измотанные долгими стычками сначала с воинами де Пейна, а затем графа Танкреда, ослабленное вспышками и эпидемиями чумы, поредевшее войско султана Насира и рассорившегося с ним принца Санджара (уведшего сельджуков в Сирию), отступило обратно в Египет. Наступила еще одна, очередная передышка в непрекращающемся противостоянии двух миров, двух религий...
Это противостояние - открытое, лобовое, напоминающее столкновение двух скачущих навстречу друг другу рыцарей, было видимо и слышимо на просторах земли; но шла и еще одна война, тайная, скрытая от глаз и от слуха простых смертных, загадочная для непосвященных, - а среди них были порою и высшие сановники государств и даже облеченные королевской властью монархи. Разобраться в хитросплетениях и тонкостях этой войны было куда сложнее, чем в сражении, подобном происшедшему у Син-аль-Набра, и определить своего врага или друга иногда бывало крайне трудно. В самом Иерусалиме в накрытом крышкой дипломатическом котле кипели и бурлили интриги, тайны, скрытые союзы между казалось бы непримиримыми противниками, заключались сделки и соглашения, от которых гибли одни люди и страшно богатели другие. Так творилась история, всегда берущая свое начало в зловонной куче.
Но вся эта возня и подталкивание в темноте словно бы перестали касаться Гуго де Пейна; не трогали ни его, ни баронессу Левенкур. Они отдалились от внешнего мира, перестали им интересоваться, вникать в суть происходящих событий. Пребывавший на грани смерти де Пейн, по иному взглянул на свои прошедшие годы, увидел многое из того, что прежде можно было бы разглядеть лишь предельно обостренным внутренним зрением. Приближение к смерти всегда наполняет душу человека новым содержанием, удаляет его от суеты бытия. Спокойная усталость, философское равнодушие к жизненным дрязгам, насмешливая бесстрастность, - вот что стало преобладать в отношении Гуго де Пейна ко всем окружающим его проблемам. И лишь вместе с баронессой Левенкур наедине, пусть даже их и окружали люди, он менялся; но это было заметно только ей одной - и для нее одной предназначалось. Со стороны могло показаться, что де Пейн, пройдя мучительный путь борьбы за жизнь, победив смерть, сделал свой выбор, отошел от дел, перестал заниматься Орденом тамплиеров, возложив обязанности руководителя на Людвига фон Зегенгейма. Но было ли так на самом деле? Об этом не могли с уверенностью сказать даже самые близко знавшие его люди. Да, большую часть свободного времени он проводил теперь вдали от Тампля, в резиденции баронессы Левенкур: их часто видели в окрестностях Иерусалима, в Гефсиманском саду, иногда они исчезали на несколько недель, отправляясь в небольшие путешествия по городам Палестины; поговаривали, что вместе с баронессой он занят выращиванием редких орхидей и переводом древнеарабских манускриптов, а по вечерам они составляют карту звездного неба, разглядывая далекие светила через увеличительные стеклышки. И что совсем удивительно Гуго де Пейн сбрил тронутую сединой бороду и усы и сейчас выглядел моложе своих тридцати трех лет - возраста распятого Христа. От общения со своими друзьями он намеренно уклонялся, а светские приемы и вечера перестал посещать давно. Как-то раз его даже видели на главном рынке, выбирающим спаржу и охотно препирающимся с торговцем; но это выглядело столь невероятно, что в сию сплетню мало поверили. Но тревога за судьбу мессира оставалась висеть в просторных комнатах и коридорах Тампля.
Умонастроение де Пейна повлияло некоторым образом и на остальных тамплиеров. Бизоль, жаждущий активной деятельности, сердито ворчал, метал обглоданные куриные кости из своего окна в зазевавшихся прохожих и костерил всех принцесс и баронесс вместе взятых, исключая свою супругу Луизу де Ксентрай, да и то потому лишь, что она не маячила сейчас перед глазами. Роже де Мондидье со своим приятелем Жаком Греналем, Истребителем разбойников, отправились по дорогам Палестины продолжать свое благородное дело, получив от графа Танкреда отряд в полсотни латников, которых они также одели в белые плащи с восьмиконечными красными крестами, ставшими символом принадлежности к Ордену тамплиеров. И хотя по-прежнему, среди членов Ордена числилось лишь девять рыцарей, желающих вступить в него было уже столь много, что мессир установил для них некоторый испытательный срок, разрешив использовать атрибуты Ордена и создав подобие филиала, наблюдение над которым было поручено Андре де Монбару. Благодаря его стараниям и организаторским способностям, ячейки этого филиала стали стихийно создаваться в различных уголках Палестины, где требовалось его присутствие. Но вместе с тем появилась другая проблема: именем тамплиеров стали пользоваться неизвестные люди, совершающие неблаговидные поступки. Доходило до того, что вызывающиеся охранять паломников эти лже-тамплиеры сами по дороге нападали на пилигримов и безжалостно грабили их. Некоторые из этих бандитов называли себя прославленными именами Зегенгеймом, Сент-Омером, Гораджичем, Тропези и другими. А некто, величающий себя самим Гуго де Пейном, скрывался где-то в Цезарии, проповедуя антихристианские и просто сатанинские воззрения, подрывая веру всех добрых католиков в Орден тамплиеров. Но похоже, что даже и этот самозванец мало волновал мессира, который все реже и реже появлялся в Тампле. Отрешенно и загадочно улыбаясь, он лишь пожимал плечами, уклонялся от разговора и торопился уйти.
Сандра и Виченцо Тропези отправились в морское путешествие на остров Крит, где мягкий климат должен был восстановить здоровье рыцаря и излечить его от мучавших головных болей. Кроме того, супруга Тропези ожидала ребенка, сменив одеяние оруженосца на просторный хитон. Граф Норфолк и Раймонд Плантар проводили их до самой Яффы и усадили на корабль, пожелав благополучного разрешения от бремени и скорого возвращения в Иерусалим. Сами же они присоединились к небольшому воинству брата Бодуэна I Евстафия, отправлявшегося в очередной раз к Тиру, будоражить непобедимого Ималь-пашу. Вскоре к ним должен был присоединиться и Людвиг фон Зегенгейм, заканчивающий закладку новых крепостей на востоке Палестины.