Великий магистр
Шрифт:
Но была еще одна женщина, часто появлявшаяся в жилище тамплиеров, вызывавшая неосознанную ревность Сандры, хотя у той даже и в помыслах не было как-либо претендовать на ее роль маленькой хозяйки большого Тампля. Судьба ее была неопределенна, а перенесенные испытания столь тяжелы, что крепость ее духа держалась лишь на воспоминаниях о прошлом и призрачных надеждах на будущее. Этой женщиной была графиня Катрин де Монморанси. Она снимала небольшой домик возле Западных ворот, ведя уединенную жизнь. События последних месяцев тяжело отразились на ее душевном состоянии: смерть сына, чума в Египте, бегство оттуда вместе с князем Гораджичем, скитания по пустыне, долгожданная встреча с Гуго, его скорый отъезд к Син-аль-Набру и, наконец, возвращение - израненного, полуживого... Она понимала, что он уже давно не принадлежит ей. Возможно, он никогда не будет принадлежать ни одной женщине на земле, потому что его удел - одиночество, пусть даже он станет окружен сонмом людей, находиться в центре событий, в пламени войны или на перекрестке мировых дорог под пристальным вниманием тысяч глаз, но всегда и всюду ему предстоит бороться с одним противником, с самим собой, и, одолевая себя, он будет терпеть поражение, а побеждая - находиться у черты, отделяющей жизнь от смерти. Гуго де Пейн станет кумиром, идолом для многих и многих, он вознесется на недоступные простым смертным вершины, но простое человеческое счастье ему не будет доступно. И та женщина, которая полюбит его - станет подобна огню, обжигающему холодный мрамор; она раскалит его до мерцающего красного света в ночи, но, неизбежно погаснув рано или поздно, не сохранит температуру его души. И мрамор остынет на новые тысячи лет...
Катрин подумывала о том, чтобы вернуться обратно в Алжир, к спокойному и мудрому султану Юсуфу ибн-Ташфину, к привычному ей укладу жизни, к упорядоченным будням, с их суетой и мелкими праздниками. Но сейчас она была нужна Гуго де Пейну. Когда она держала в своих ладонях его тяжелую руку, слабо пожимая пальцы, Катрин чувствовала, что ее силы передаются ему, а полуприкрытые глаза наблюдают за ней и дыхание его становится ровнее. Она думала о том, что не может сейчас покинуть его, уехать во Францию или в Алжир; и он, и она - еще не определили до конца свои отношения. Кто знает?.. Кто знает... Она думала и о другом человеке, вставшем на ее пути и находившемся где-то рядом, - о князе Гораджиче. Его любовь к ней не вызывала у нее сомнений, она и сама чувствовала к нему особую симпатию, признательность, как к отцу, старшему брату, или... На этого закаленного воина можно было положиться и доверить ему свою судьбу и жизнь. Будут ли благосклонны к ней небеса на сей раз?
В этот день Катрин дольше обычного задержалась у постели забывшегося тревожным сном мессира. Батистовым платком она вытерла его влажный лоб, прикоснувшись к нему губами. Стоявшая у окна Сандра, уже немного привыкшая к частым посещениям графини, недовольно передернула плечами: ей были известны прошлые злоключения Катрин де Монморанси, и, невольно ставя себя на ее место, она считала, что, произойди подобное с ней, она не имела бы права появляться больше в жизни Гуго де Пейна; с горячностью молодого порывистого сердца ей казалось, что лучше было бы умереть тогда - при нападении на судно пиратов, чем жить в неволе, и более того - стать наложницей магрибского султана! Но раз уж подобное произошло и ты осталась жива - то уйди в монастырь и живи там тихо и мирно, замаливая свои грехи. И оставь благородного мессира в покое. Так думала Сандра, глядя на печальное, освещенное страданиями лицо графини.
Дверь тихо отворилась и в комнату заглянул Бизоль, смущенно кашлянув. Сандра предостерегающе подняла палец.
– Там...
– начал Бизоль, взглянув на двух женщин.
– Пришли к Гуго.
Сандра замахала на него руками, но в это время с постели раздался негромкий, спокойный голос, с хорошо знакомыми всем им насмешливо-холодными нотками:
– Так пусть войдут - доступ к телу пока свободен и, главное, бесплатен.
– Хорошо, - улыбнулся Бизоль, приоткрыв дверь и сделав кому-то знак. В комнату стремительно вошла молодая женщина в изящном наряде, подчеркивающем все ее несомненные прелести, откинув с лица вуаль. Не обращая внимания на Катрин и Сандру, она пошла прямо к постели протянув обе руки в белых перчатках. На чувственных губах ее играла улыбка, а зеленые глаза излучали умиление и восторг.
– Боже мой! Что с вами сделали!
– воскликнула Юдифь, взглянув наконец-то на Катрин и Сандру, словно это именно они искололи мечами Гуго де Пейна.
– Вы так осунулись!
– Болезнь никому не идет на пользу, дорогая донна Сантильяна, - заметил Гуго, снисходительно наблюдая за ее нарочитой суетой.
– Но поверьте, я чувствую себя даже лучше, чем после нашей последней встречи.
– О, мы славно повеселились тогда! Князь Василько, кстати, часто навещает меня; мы и сейчас едем верхом в Гефсиманский сад.
– С таким спутником вы теперь в полной безопасности, Эстер.
Но позвольте представить вам моих друзей и ангелов-хранителей, и Гуго познакомил Юдифь с обеими женщинами и Бизолем. Сандра и Катрин, не сговариваясь, лишь холодно кивнули ей головой и отошли к окну.
– Почему вы уехали, ничего не сообщив мне?
– прошептала Юдифь, наклоняясь к лицу мессира.
– Я думала, что я вам небезразлична.
– А как же князь?
– насмешливо спросил Гуго.
– И потом: что я должен был вам сообщить? Какую военную тайну, дорогая? Только намекните, и я передам вам все секреты всех своих знакомых королей и императоров - все что угодно! Для вас - с величайшим удовольствием, это для меня все равно что съесть устрицу.
– Противный!
– капризно сказала Юдифь, грозя пальчиком.
– Вы просто ревнуете меня к князю Васильку. И совершенно напрасно.
– А как же иначе!
– поддержал игру Гуго.
– Вы ездите с ним по Гефсиманским садам, а мне в это время лекари отпиливают одну ногу за другой, и я теперь обречен лишь ползать по вашим следам. Где уж мне угнаться за вами!
– Нет, правда?
– озабоченно спросила Юдифь, косясь на прикрытую покрывалом нижнюю часть тела мессира.
– Спросите Бизоля.
– Точно так, - не моргнув глазом отозвался тот.
– Пойдемте со мной в чулан, я покажу вам его ноги, они там стоят, рядом с метлами. Я хочу отправить их в Труа.
– Ужасно!
– воскликнула Юдифь. С этого момента интерес ее к Гуго де Пейну стал исчезать в геометрической прогрессии.
А дверь в покои снова открылась и в комнату, пятясь, вошел Раймонд, уступал дорогу высокой черноволосой красавице с беломраморным лицом и темными глазами. Принцесса Мелизинда, небрежно отстранив оруженосца, направилась к кровати Гуго де Пейна, который принял серьезный вид и чуть приподнялся на подушках.
– Простите, принцесса, что я принимаю вас в таком виде, промолвил он. Но для меня большое счастье, что вы изволили навестить раненого рыцаря.
– Я должна была сделать это раньше!
– воскликнула Мелизинда, присаживаясь на краешек кресла, с которого вспорхнула Юдифь.
– Не корите себя, - тихо отозвался Гуго.
– Зачем искать лишние проблемы там, где их нет? Я рад, что вы пришли, но, скажу честно, не умер бы от огорчения, если бы вы и не вспомнили о моем существовании. Я был бы более счастлив, если бы вы обратили свой взор на одного нашего общего знакомого, страдающего от неопределенности выбора чувств некоей царственной особы.
– Вы жестоки, - так же тихо ответила принцесса, оглядываясь на прислушивающуюся к разговору Юдифь. Тяжкие ранения Гуго, его возвращение в Иерусалим в таком виде, по странным причудам женской души, вновь качнули чашу весов ее сердца в сторону де Пейна. Из двух рыцарей она выбрала более страдающего, более обремененного несчастьем, на ее взгляд. И жажда жертвенности, свойственная юности, привела ее к постели Гуго, которому вовсе не хотелось играть отведенную ему Мелизиндой роль.
– Я ценю ваши чувства, - произнес он, - как и любые светлые помыслы, не омраченные темной злостью, но иногда мы выбираем не те дороги, которые лишь кажутся нам выходом к солнцу из подземного лабиринта; и вот вопрос - на который никто никогда не даст разумного ответа - корить ли себя за то, что мы так поспешно бросаемся по внутреннему зову в бездну, или изо всех сил сопротивляться счастью? Вольны ли те из нас, сделавшие свой выбор, или еще более подавлены и несвободны, чем другие, не ошибающиеся, поскольку плывут, погрузившись в волны и отдавшись течению?