Великий магистр
Шрифт:
Любовь, эта коварная змея, нанесла еще один удар в сердце Людвига фон Зегенгейма. После разрыва с принцессой Мелизиндой он погрузился в еще большую меланхолию и печаль, не участвуя в общих для тамплиеров занятиях, не чувствуя вкуса пищи и свежести солнечных дней. Лишь два дела привлекали его, которым он предавался с ужасающей страстью: к вину и стрельбе из арбалета во дворе Тампля. Он выпивал один кубок за другим, не пьянея, погружаясь в мрачное состояние, а потом шел к каменной стене и просил своего оруженосца менять мишени напротив. Закупленные на рынке тыквы, на которых Иштван рисовал мелом глаза, нос и рот, он расстреливал с беспощадной суровостью, вонзая стрелы точно по центру, отчего тыквы разлетались мясистыми желтыми кусками вдребезги. Окончив стрельбу, он возвращался в свои покои, и с такой же суровой беспощадностью уничтожал фалернское вино. А потом вновь спускался во двор, где Иштван уже устанавливал новые тыквы, съездив за ними на рынок. Торговцы в базарных рядах дивились: зачем тамплиерам вдруг понадобилось столько этих плодов? Не полюбили ли они так тыквенную кашу или не заболели ли какой-то неведомой тыквенной горячкой?
Иногда к Людвигу фон Зегенгейму присоединялся кто-нибудь из тамплиеров, наблюдая за его стрельбой из арбалета. Как-то раз, Бизоль, качая головой, заметил:
– Лучше бы, друг мой, вы разбивали таким образом башки сарацинам... Чем провинились перед вами несчастные тыквы?
– Всему свое время, как говорил Экклезиаст, - спокойно ответил на это Зегенгейм, метко выпуская стрелу, а Иштван поспешил установить новую мишень.
– В конце концов, стреляя в одно, мы всегда поражаем другое, не то, куда нам хотелось бы попасть. Любая цель - призрачна, и если нам кажется, что мы достигли ее, то мы так же ошибаемся, как и в том, что родились на свет. Все - мираж...
– Что-то я не совсем понял вас, - смутился Бизоль.
– Ну да не в этом дело. Как-то раз вы сказали мне, что знаете кто поджег храм?
– Вернее, догадываюсь... Та женщина - Эстер, донна Сантильяна. Помните, вы еще обнаружили в ее доме пропавшего Гуго де Пейна?
– Да, конечно!
– Она стояла тогда рядом с князем Васильком, а мы с Бломбергом неподалеку от них. Я видел, как она бросила свою накидку на свечи; уверяю вас, что это не было случайностью. Затем пламя от накидки охватило несчастного князя. Она - виновница случившегося. И на ее совести смерть тех сотен сгоревших заживо в этом адском огне, - с этими словами Людвиг выпустил еще одну стрелу, вдребезги разбивая голову-тыкву.
– В таком случае, она достойна самой суровой кары!
– воскликнул Бизоль.
– И я знаю, как ее наказать, - посмотрел на него Людвиг, не глядя спуская стрелу: куски от тыквы обрызгали стену.
– Может быть, вы станете стрелять с завязанными глазами?
– подивился Бизоль.
– Зачем? Я и так мало что вижу на этой земле, - равнодушно заметил Людвиг. Бизоль еще некоторое время молча стоял рядом, чувствуя, что в душе Зегенгейма происходят сильнейшие бури и смятения. Он не знал - чем помочь ему, что сказать? А Людвиг выпускал одну стрелу за другой, и, казалось, все глубже и глубже уходил в себя, как закрывающаяся в раковине жемчужина.
– Когда вы думаете разобраться с этой... иудейкой?
– спросил наконец Бизоль, ковыряя носком землю.
– Не сейчас, - словно бы очнулся Людвиг, мягко нажимая на спусковой курок.
* * *
В этот день в Иерусалим вернулся Гуго де Пейн. Сопровождали его всего два человека - маленький китаец Джан и грек Христофулос, который решил отныне добровольно содействовать мессиру и по мере своих сил и опыта способствовать благу Ордена тамплиеров. Он как бы заступил на место убитого во время страшного бунта Роже де Мондидье. Уехавший вместе с де Пейном из Константинополя граф Шампанский должен был прибыть несколько позднее, задержавшись на пару недель в Цезарии, у наместника Шартье.
Тот роковой день, когда обезумевший народ терзал тело Роже де Мондидье и Нивара, когда графу Шампанскому лишь чудом удалось вырвать Гуго де Пейна из сотен тянущихся к нему рук, когда по площади волокли мертвого императора, - до сих пор стоял перед глазами мессира, вызывая гнев и отвращение ко всему миру, жестокому и вероломному. Из Константинополя они уехали вечером, успев пробиться к пристани. Но перед тем де Пейну удалось побывать в домике Пселла и повидаться с Анной Комнин. Без всякой надежды он предложил ей позабыть все их разногласия и покинуть сей рушившийся город вместе - куда ей будет угодно. В Иерусалим, в Италию, во Францию, хоть в неведомую Киевскую Русь, о которой так много рассказывал и князь Василько, и Зегенгейм. Но византийская принцесса лишь холодно поблагодарила его, а ее вишневые глаза, которые он любил больше всего на свете, были неподвижны и недоступны ему.
– Вы делаете свой выбор?
– спросил он дрогнувшим голосом.
– Как и вы - свой...
– отозвалась она, отстраняясь от его протянутой руки.
– Что вы собираетесь предпринять?
– Переждать смуту, - сказала она.
– Я верю, что мой отец жив. Я не могу уехать.
Мог ли Гуго де Пейн произнести страшные слова, что лишь недавно видел тело императора на площади? А мог ли он убить веру дочери василевса? Теперь они были так далеки друг от друга, как две звезды в бездонном мраке неба.
– Прощайте, - глухо произнес он.
– Я знаю, что мы больше никогда не встретимся.
Что-то дрогнуло во взгляде принцессы. Она шагнула навстречу и коснулась рукой его щеки.
– Главное - мы были вместе, - сказала она тихо почти прошептала. Тотчас же отвернувшись, Анна Комнин отошла вглубь комнаты и стояла так, не поворачиваясь, пока за Гуго де Пейном не закрылась тяжелая дверь. И лишь затем - она дала волю слезам...
Корабль вынес Гуго де Пейна и остальных к берегам Синопа. Никто из них не знал, что случилось дальше в Константинополе. А произошло, казалось бы, невероятное: василевс Алексей был жив, его дочь Анна оказалась права сердце подсказывало ей, что он не мог умереть! Был убит его двойник, жизнь которого, протекавшая в сытости и довольстве, хотя и в темнице, и предназначалась эпархом Стампосом для подобных непредвиденных случаев. В нужный момент он был явлен разъяренной толпе, и, ничего не подозревая, сыграл последнюю, главную роль в своей жизни - роль императора Византии. Вознесясь в последние минуты своей жизни на недоступные простому смертному вершины, став василевсом лишь для того, чтобы умереть, он принял мученическую смерть, а имя его так и осталось тайной, о которой знали лишь немногие приближенные Алексея Комнина.
Когда в город вошли трапезиты логофета Гайка, чернь в страхе от содеянного разбежалась и попряталась по своим норам. За два дня в Константинополе был наведен порядок и восстановлена законная власть императора Алексея Комнина. Предатели, переметнувшиеся на сторону бунтовщиков - казнены. Однако корни этого ядовитого, взросшего на земле Византии растения так и не были вырваны; уничтожили лишь листву, ветки древа, семя которого было брошено сюда пять лет назад нарбоннскими Мудрецами. Оставшись в тени, они так и не позволили обнаружить себя... Провал восстания не слишком огорчил Сионскую Общину.
– Ну что же!
– спокойно заметил глава Нарбоннских Старцев.
– Тогда мы пойдем иным путем... Все равно эта православная Империя Зла будет разрушена. Почему бы в таком случае не отсечь голову у этой гниющей рыбки?
И Нарбоннские Старцы закивали своими мудрыми головами.
Возвратившегося в Тампль Гуго де Пейна встретили с радостным почтением и дружескими объятиями. Бизоль не отходил от него ни на шаг, затащив прямо в пыльной одежде в комнату малюток Сандры, показывая ему их и гордясь так, словно это он сам был их отцом. Маркиз де Сетина коротко рассказал о том, что они видели вместе с Андре де Монбаром, блуждая по подземным коридорам Тампля. Сам Монбар норовил увести его в лабораторию, где он изобрел новую взрывчатую смесь "страшной убойной силы". Граф Норфолк и Раймонд рассказали об осаде "проклятого Тира".