Великий магистр
Шрифт:
– Щенок! Выкормыш!
– кричал маркиз, пытаясь достать его острием меча. Я научу тебя вежливости, слизняк!
– Полоумный осел! Рогоносец!
– выкрикивал англичанин, напрягая свою память и фантазию (не привыкшему к грубым словам, Норфолку было тяжело придумать что-нибудь, что задело бы испанца). Наконец, он нашел подходящее слово: - Испанский кукиш!
– Ах так!
– завопил маркиз и ткнул его своим мечом куда-то под ребро. Мгновенно из порванного камзола Норфолка брызнул фонтан крови, и он, в последнем усилии нанес точный удар в грудь маркиза де Сетина. Его накидка также окрасилась кровью, и оба противника, схватившись за свои раны, выронили из ослабевших рук мечи. Граф Норфолк, как подкошенный рухнул на землю, тело его изогнулось в последнем смертном усилии, и он затих, разбросав руки. Маркиз де Сетина, держась за грудь, прошел еще несколько метров, ковыляющей походкой. Его подхватил верный идальго, заглядывая в лицо.
– Я гибну, Корденаль!
– простонал маркиз, падая на колени.
– Нет, нет!
– вскричал идальго, чьи глаза выкатились из орбит. Прямо напротив них из-за забора выглядывал Рене де Жизор, захваченный бесплатным зрелищем.
– О, Бьянка!
– поднял к нему свое лицо маркиз и протянул дрожащие руки.
– Ты слышишь меня?
– Ответьте же, сударь!
– взволнованно попросил Корденаль великого магистра.
– Ему будет легче!
– Слышу, слышу!
– послушно ответил Рене де Жизор, чувствуя себя в глупейшем положении, но крайне довольный исходом поединка. По лицу маркиза скользнула слабая улыбка.
– Береги сына, - упавшим голосом произнес он.
– И обещай хранить мне верность даже мертвому...
– Сударь!
– настойчиво потребовал идальго.
– Обещаю!
– проскрипел сквозь зубы магистр. И Хуан де Сетина, склонив голову на грудь, "скончался" в третий раз за последнее время. Трагедия закончилась.
Пока Корденаль безутешно рыдал над телом своего сеньора, а Гондемар со слугами в молчании застыли возле неподвижного графа Норфолка, Рене де Жизор сделал знак своим людям, а сам отъехал от ворот.
– Само провидение решило за нас их судьбу, - торжественно промолвил он подъехавшему помощнику.
– Снимите оцепление, больше оно не потребуется. Мы уезжаем!
Обернувшись через плечо, Рене де Жизор, еще раз окинул пристальным взором место разыгравшейся драмы. Трупы двух рыцарей красиво смотрелись в лучах заходящего солнца на фоне зеленой травы.
А утром две повозки вывезли с постоялого двора наспех сколоченные гробы. В одной телеге сидел долговязый, понурый Гондемар, с подбитым глазом, к которому он, прикладывал медную монету; во второй - идальго Корденаль, возле которого ехали конные кабальерос, с траурными повязками на шляпах.
– Кого хороним?
– крикнул повстречавшийся им забулдыга.
– Проваливай! Кого надо, того и хороним, - ответил один из кабальерос, взмахнув плеткой.
Выехав из города, повозки остановились в тени деревьев. Корденаль и Гондемар, обменявшись взглядами, стали сбивать крышки с гробов.
– С очередным воскресением вас, маркиз!
– высунул голову граф Норфолк, приветствуя жмурившегося на солнце Хуана де Сетина, чей камзол до сих пор был измазан куриной кровью.
– Ради Бога, простите меня за то, что я наговорил вам давеча! отозвался деликатный маркиз, прижимая к груди обе ладони.
– Да и я немного погорячился, - ответил Норфолк, и оба они рассмеялись.
Но ломбардцу Беру, когда он выслушал рассказ о трагической схватке на постоялом дворе, было не до смеха. Радостное настроение графа Рене де Жизора не понравилось умудренному иудею. Что-то не получалось, не сходилось, не так-то все было просто и легко. С какой стати двум рыцарям резать друг друга при всем честном народе?
– Вы уверены, что перед вами не разыграли комедию?
– тревожно спросил он, чувствуя внутреннее беспокойство: с тех пор, как в его жизни появился Гуго де Пейн - все летело кувырком.
– Мне ли не отличить настоящую рану от фальшивой, - презрительно посмотрел на него великий магистр.
– Нет, они дрались, как львы, и я даже немного пожалел об их смерти.
– Смотрите, как бы нам всем не пришлось пожалеть потом, - пробормотал ломбардец Бер, покусывая губы.
3
Милан Гораджич ухаживал за обессиленным Людвигом фон Зегенгеймом, как добрая и преданная нянька. Он влил в него огромное количество соленой воды, смешанной с настоем из трав китайца Джана, обкладывал его горячими грелками, развлекал и поддерживал разговорами, рассказывая забавные истории из своей богатой приключениями жизни. Но когда, как-то днем, к домику подъехала ускользнувшая из-под домашнего ареста принцесса Мелизинда, сербский князь тактично оставил их наедине, уйдя вместе с Джаном во двор.
– Любовь - штука тонкая, - сказал он своему слуге.
– Понимаю!
– улыбнулся в ответ китаец.
А Мелизинда, присев в кресло возле кровати, поправила подушку под головой немецкого графа, не ожидавшего прибытия столь высокой гостьи, хотя Милан и поведал ему, какое участие принимала принцесса в его похищении.
– Вы выглядите намного лучше, - произнесла Мелизинда, всматриваясь в бледное лицо графа.
– Благодарю вас, - отозвался Людвиг.
– Если бы не вы...
– Полно!
– улыбнулась принцесса.
– Но что двигало вами?
– Людвигу было приятно смотреть на ее чистое, юное лицо с блестящими темны ми глазами и кольцами черных волос. Уже давно, с тех пор как умерла Адельгейда, он не испытывал такого странного волнения в груди. Неужели оно связано с этой милой, прелестной девушкой, так не похожей на многих надменных и капризных принцесс, перевиданных им на своем веку? Странно, но Людвига не смутило ее присутствие; наоборот, ему хотелось, чтобы она подольше оставалась рядом. А принцесса, приехавшая в свой загородный домик просто так, навестить больного рыцаря, и рассчитывая уехать через полчаса, вдруг отчего-то передумала, что-то удержало ее, изменило планы. Ей также было приятно находиться здесь, возле этого благородного и мужественного человека. "Потому что он друг моего рыцаря - Гуго де Пейна", думала она, слегка краснея. Но какой-то внутренний голос подсказывал, нашептывал ей: нет, не только поэтому... Очнувшись, она ответила на повисший в воздухе вопрос:
– Я и сама не знаю, - искренне произнесла Мелизинда. Мне трудно разобраться в моих... чувствах.
– Знайте, что отныне я ваш преданный друг, - промолвил граф Зегенгейм.
– И если вам когда-нибудь потребуется моя помощь, то вот вам моя рука.
– Я буду помнить об этом, - быстро проговорила Мелизинда, стараясь скрыть свое смущение. Ее ладонь оставалась в руке Людвига, и она осторожно высвободила ее.
– Хотите, я вам что-нибудь почитаю?
– спросила она.
– Я вижу у вас на столике Гомера.