Великий магистр
Шрифт:
– Боже мой!
– выдохнула Мелизинда, обвивая его шею руками, и он очнулся, отрезвел, сознание вернулось к нему, а вместе с ним - колющая сердце горечь. Гуго де Пейн мягко отстранился, освободил ее руки, ласково произнес:
– Мы должны поспешить, милая принцесса.
– Да, да, конечно, - согласилась она, тряхнув головой, будто сбрасывая с себя чары.
– Идемте. Моя карета ждет.
– Почему вы помогаете нам?
– спросил Гуго, когда они спускались по лестнице.
– Потому что... потому, - запнувшись ответила Мелизинда с очаровательной, женской логикой.
– Ну тогда понятно, - отозвался рыцарь, поддерживая ее локоть.
То, что произошло между ними несколько минут назад, - было как вспышка молнии в ясный день, не предвещающий грозу. Но за молнией, по всем законам природы должен был последовать гром, а затем - небо должно было расколоться - и смывающие все на своем пути потоки воды хлынуть на землю. Эти потоки могли унести и их, увлечь за собой в водоворот из вспенивавшихся волн любви и страсти. Гуго де Пейн понимал это и старался забыть о своей минутной слабости, стереть обозначенный в воздухе знак, который своей волшебной властью мог погубить его; Мелизинда, еще до конца не пришедшая в себя, послушно следовала рядом с ним, опираясь на его сильную руку, чувствуя какой-то испуг и наполняющую ее радость, ожидая наркотического продолжения своего безумства.
– Князь, поезжайте следом за нами!
– услышала она голос Гуго де Пейна, донесшийся до нее словно бы сквозь густой туман.
– Может потребоваться ваша помощь, мы едем к тюрьме Мон-Плеси.
Потом они сели в карету, которая тронулась и тихо закачалась, и Мелизинда ощутила совсем рядом его плечо, и прикоснулась к нему, склонив голову. Больше всего она хотела бы сейчас, чтобы он ни о чем не говорил, молчал, не отстранялся, и карета ехала бы бесконечно долго. И Гуго де Пейн за всю дорогу не проронил ни слова.
Тюрьма Мон-Плеси угрюмой приземистой коробкой, напоминавшей болезненный нарост, прилепилась к восточной стене Иерусалима. Она была обнесена высоким каменным забором со сторожевыми башенками из которых выглядывали часовые, а ворота во двор поднимались надо рвом на цепи - словно в рыцарском замке.
Увидев карету принцессы, и выслушав ее слугу, караульный вызвал начальника стражи, который, рассыпаясь в поклонах перед Мелизиндой и де Пейном, велел опустить мост. Он лично повел принцессу и рыцаря к дежурному офицеру, который в ночное время исполнял обязанности коменданта Рошпора.
– Здравствуйте, Гронжор!
– произнесла принцесса, подавая руку для поцелуя.
– Как хорошо, что сегодня дежурите именно вы. Вы проводите меня и мессира де Пейна в камеру Зегенгейма?
– Но... разрешение Глобштока, - неуверенно начал офицер, волнуясь и заикаясь.
– Никаких "но"!
– строго возразила Мелизинда.
– У нас его устное согласие. Идемте, Гронжор.
– Конечно, конечно, - поспешно отозвался тот.
– Прошу вас, сюда!
– и он, выхватив у караульного факел, повел своих высоких гостей по длинным и узким коридорам, минуя посты с охраной, спускаясь по винтовым лестницам, обходя зарешеченные камеры с узниками, - по целому лабиринту, из которого казалось простому смертному никогда не найти выхода.
– Боже мой, какой тут у вас гнусный запах, возмутилась принцесса, зажимая пальчиками нос. Вы что, гноите их заживо?
– Обычное дело, - отозвался Гронжор.
– Мы-то привыкли, а вот вам, с воли... Да, запах есть!
– принюхался он.
– Кто-нибудь умер, должно быть.
– И что же - так и лежит?
– К некоторым узникам велено заглядывать раз в три дня, - смутился офицер.
– Не чаще.
– А еда, питье?
Гронжор пожал плечами и смутился еще сильнее.
– А как вы содержите Зегенгейма?
– допытывалась Мелизинда.
– Как всех, - уклончиво отозвался Гронжор и остановился возле маленькой дверцы.
– Вот здесь!
– сказал он и загремел ключами. После долгой возни, подбирая то один, то другой ключ, Гронжор наконец-то со скрипом открыл дверь. Факел осветил узкую камеру, где на полу, закованный в кандалы лежал человек. Это был Людвиг фон Зегенгейм. Дыхание его было прерывистым, тяжелым, а взгляд - хотя он и приоткрыл глаза и посмотрел на вошедших, пустым и отсутствующим; он словно бы не узнавал Гуго де Пейна, склонившегося над ним. Несмотря на сырость и холод в камере, лицо рыцаря было покрыто большими каплями пота, а кожа и пересохшие губы - посиневшие. Де Пейн, приложив руку к груди, почувствовал его слабое, прерывистое сердцебиение, аорта проталкивала кровь толчками, с неравными промежутками времени.
– Чем вы его кормили?
– спросил Гуго, не оборачиваясь.
– Сегодня его угощал сам комендант Рошпор!
– испуганно сказал офицер.
– Мерзавцы!
– де Пейн посмотрел на Мелизинду.
– Они его отравили. Людвиг, вы слышите меня?
Но рыцарь не отвечал. Глаза его снова закрылись, а голова склонилась на грудь.
– Надо немедленно перевести его отсюда в больницу, - сказал Гуго. Малейшее промедление - и будет уже поздно.
– Вы слышите?
– потребовала Мелизинда.
– Снимите с графа кандалы!
– Но я не могу этого сделать, - встревожено ответил Гронжор.
– Даже ради вас! Нужно разрешение графа Танкреда или барона Глобштока.
Гуго де Пейн потянулся к ножнам, забыв, что оставил меч в караульном помещении.
– А разрешение короля вас устроит?
– произнесла вдруг Мелизинда.
– Ну разумеется!
– радостно отозвался Гронжор. Он смотрел, как принцесса вынимает и разворачивает гербовую бумагу.
– Держите, - сказала Мелизинда.
– Вот подпись Бодуэна I и королевская печать. Это разрешение на перевод Людвига фон Зегенгейма в другую крепость.
– Все правильно!
– облегченно вздохнул Гронжор.
– Простите меня, сейчас я все устрою.
Он нагнулся над больным рыцарем, вновь загремев ключами, подбирая их к кандалам.
– Откуда у вас разрешение?
– шепотом спросил Гуго, повернувшись к Мелизинде.
– Я заранее написала его и подделала подпись, - прошептала она в ответ с лукавой улыбкой, - словно предвидела это.
– Вы - умница!
– с нескрываемым восхищением промолвил де Пейн.
Наконец, оковы упали. Гронжор отступил в сторону, а Гуго легко, как будто брал на руки ребенка, поднял Людвига и пошел вслед за освещавшим обратную дорогу офицером и принцессой. Его беспокоило то, что граф почти не подает признаков жизни. "Только бы успеть!" - подумал де Пейн, всматриваясь в осунувшееся лицо рыцаря, которого, казалось, уже коснулась рука смерти.