Великий Наполеон
Шрифт:
II
События проходили следующим образом: Балашов выехал из Вильно в два часа ночи и двинулся к границе. Вскоре его перехватил французский конный разъезд и препроводил в лагерь, где Балашова принял маршал Даву. Выслушав посланца императора Александра, он, несмотря на протесты, отобрал у него пакет и отправил с вестовым к Наполеону. По заведенному в Великой Армии обычаю, любое место, где находился Наполеон, именовалось «дворец», даже если это был амбар или поставленная наскоро палатка. Вообще-то имелся специальный большой шатер, со спальней, кабинетом и приемной, но транспортный «поезд» в четыре сотни лошадей и сорок мулов, которым руководил его конюший, Коленкур, не всегда поспевал за императором. Любой «дворец» – хоть шатер, хоть конюшня – немедленно
Наполеон получил извещение, велел Балашову оставаться при штабе Даву и принял его только на пятый день, уже в Вильно, в той самой комнате, откуда Александр Балашова отправил. Тут-то у них и состоялся примечательный разговор, так замечательно описанный Львом Николаевичем. «Война и мир» написана так, что ее хочется цитировать целыми главами, но, пожалуй, нам просто не хватит места. Ограничимся кратким пересказом: Наполеон задал Балашову несколько вопросов, на которые тот отвечал с большим достоинством, все время роняя дерзкие намеки. Например, на вопрос, какая дорога ведет к Москве, он ответил, что дорог много, и одна из них идет через Полтаву. А на замечание Наполеона о том, что в России много церквей и, по-видимому, население религиозно, Балашов сказал, что это действительно так, и прибавил: «Как в Испании». Описано это у Толстого совершенно замечательно – он рассказывает, как приближенные Наполеона делали вид, что ничего особенного не было сказано, а если и было, то это не заслуживает внимания, ну и так далее. Толстой – великий мастер психологической прозы, а сцена разговора написана так, что ее буквально видишь…
А потом можно обратиться к тексту книги Е.В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию» и прочитать его описание этого же самого разговора. И прочтем мы там следующее:
«…Это явная выдумка…»
То есть, согласно Тарле, добрая часть беседы Наполеона с Балашовым попросту выдумана Балашовым, а Л.Н. Толстой, использовавший мемуары Балашова как исходный материал, ошибся, и вся искусно построенная им «мизансцена», именно мизансцена, и есть – чистый театр, в действительности никогда не случившийся?
Все это нуждается в пояснении.
III
Восприятие собственной истории в каждой стране с течением времени меняется. В порядке иллюстрации этого положения можно указать на наглядный пример: в американском кинематографе индейцы с течением времени мутировали, превратившись из «кровожадных дикарей», которых пачками отстреливают положительные герои, в «благородных детей природы», которых пачками отстреливают отрицательные герои.
Россия в этом смысле совсем не исключение, но в послереволюционные годы изменения в ее восприятии собственной истории случались нe в течение пары поколений, а в течение пары месяцев. И в отношении тех, кто не успевал «перестроиться», меры принимались самые серьезные – вплоть до смертной казни.
Сразу после окончания Гражданской войны в ходу была «школа Покровского», по имени Михаила Николаевича Покровского, считавшего дореволюционное российское государство «…оплотом феодальной реакции…». А поскольку эта точка зрения была одобрена Лениным, то дальше «…все стало понятно», и градом посыпались труды, в которых говорилось много чего и про «…развратную Екатерину Вторую…», и про Петра Первого, «…садиста и сифилитика…».
Про войну 1812 года писали соответственно: все возможные шишки, которые только можно было придумать, сыпались на головы царских генералов, не сумевших сделать то и это и «…не понимавших чаяния народных крестьянских масс…». Бранили, конечно, в первую очередь всяких там Беннигсенов, но исключений для Дохтурова или Кутузова тоже не делалось.
Изменения
А поскольку в дальнейшем начались усилия по отождествлению Кутузова аж со Сталиным – они оба выступали как «спасители Отечества», то путь Е.В. Тарле приходилось выбирать с величайшей осторожностью, что, конечно же, отразилось и на его текстах.
Когда он пишет, что «…Наполеон выражал интересы крупной французской буржуазии…», не надо думать, что эта «мысль» действительно принадлежит ему. Е.В. Тарле следует читать, принимая во внимание контекст эпохи.
Вот эпизод с Балашовым относится к темам относительно безопасным. O них, с некоторыми ограничениями, можно было писать то, что думаешь, – и какую же меру убийственного сарказма Евгений Викторович отмерил и Балашову, и его мемуарам:
«…Для изложения беседы Балашова с Наполеоном у нас есть только один источник – рассказ Балашова. Но, во-первых, записка Балашова писана им явно через много лет после события, во всяком случае, уже после смерти Александра I, может быть, даже незадолго до смерти самого Балашова; на обложке рукописи было написано: «29 декабря 1836 года», а Балашов скончался в 1837 г. Во-вторых, придворный интриган и ловкий карьерист, министр полиции, привыкший очень свободно обходиться с истиной, когда это казалось кстати, Александр Дмитриевич Балашов явственно «стилизовал» впоследствии эту беседу, т. е. особенно свои реплики Наполеону (о том, что Карл XII выбрал путь на Москву через Полтаву; о том, что в России, как в Испании, народ религиозен, и т. п.). Это явная выдумка. Не мог Наполеон ни с того ни с сего задать Балашову совершенно бессмысленный вопрос: «Какова дорога в Москву?» Как будто в его штабе у Бертье давно уже не был подробно разработан весь маршрут! Ясно, что Балашов сочинил этот нелепый вопрос, будто бы заданный Наполеоном, только затем, чтобы поместить – тоже сочиненный на досуге – свой ответ насчет Карла XII и Полтавы…»
И дальше, говоря о другом таком же вопросе Наполеона, выдуманном задним числом, Евгений Викторович добрее к Балашову не становится:
«…Точно так же не мог Наполеон сказать: «В наши дни не бывают религиозными», потому что Наполеон много раз говорил, что даже и во Франции много религиозных людей, и в частности, он убежден был в очень большой религиозности и в силе религиозных суеверий именно в России. А выдумал этот вопрос сам Балашов опять-таки исключительно затем, чтобы привести дальше свой тоже выдуманный ответ, что, мол, в Испании и в России народ религиозен…»
Так что Толстой, по всей видимости, описал чистую фикцию. Описал с невероятным талантом. Собственно, большего от романиста и не потребуешь…
Однако кое-что можно извлечь и из фикции – рассказа Балашова. B нем есть элементы, которые можно проверить и даже подтвердить показаниями других свидетелей.
IV
Когда, согласно Балашову, Наполеон корил Александра за то, что тот дал приют графу Армфельту и барону Штейну, в которых он видел личных врагов, это звучит весьма правдоподобно – нечто очень похожее он говорил и раньше, и тому есть много свидетельств. По-видимому, соответствует действительности и следующая реплика Наполеона: