Великий Наполеон
Шрифт:
В общем, надо было решаться – и после военного совета было принято решение: не оставаться в Дриссе, а отступать. На первой большой стоянке, в Полоцке, военному руководству пришлось заняться еще одной неотложной проблемой – надо было избавиться от присутствия при армии Александра Павловича, царя и государя, Императора Всероссийского, и прочая, и прочая, и прочая.
Он очень мешал.
VI
Проблема с ним заключалась в том, что он ломал всякую субординацию – поскольку царь соединял в своей особе и функции главы государства, и функции главы правительства, и функции верховного главнокомандующего, но при этом непосредственное руководство армией на себя
Кроме того, сам факт присутствия царя в зоне боевых действий требовал принятия чрезвычайных мер для его охраны. В общем, Шишков, Балашов и Аракчеев общими усилиями сочинили письмо к Александру – писал его в основном Шишков, как лицо, наиболее из них троих оснащенное литературными способностями. Один из абзацев есть смысл привести в оригинале:
«…Примеры государей, предводительствовавших войсками своими, не могут служить образцами для царствующего ныне государя императора, ибо на то были побудительные причины. Петр Великий, Фридрих Второй и нынешний наш неприятель Наполеон должны были делать то: первый – потому, что заводил регулярные войска; второй – потому, что все его королевство было, так сказать, обращено в воинские силы; третий – потому, что не рождением, но случаем и счастием взошел на престол. Все сии причины не существуют для Александра Первого…»
Цитата приведена по книге Е.В. Тарле, и к ней помещен и его комментарий на тему того, что все-таки немного странно сравнивать своего государя разом и с Петром, и с Фридрихом Великим, и с Наполеоном – но как-то вот авторы письма такой бестактности не заметили.
Дело было в том, что была и еще одна причина, по которой присутствие царя при армии было нежелательно, – и вот коснуться этой причины они и не решались.
За них это сделала любимая сестра императора, Екатерина Павловна. В ответ на то, что он пожаловался ей, что она буквально гонит его из армии, она написала ему следующее:
«…Если я хотела выгнать вас из армии, как вы говорите, то вот почему: конечно, я считаю вас таким же способным, как ваши генералы, но вам нужно играть роль не только полководца, но и правителя. Если кто-нибудь из них дурно будет делать свое дело, его ждут наказание и порицание, а если вы сделаете ошибку, все обрушится на вас, будет уничтожена вера в того, кто, являясь единственным распорядителем судеб империи, должен быть опорой…»
Если сказать то же самое, но вкратце и без обиняков, то звучало бы это так:
«Неудача очень возможна, и ответственность в этом случае должна пасть на командующего армией, а не на самого государя».
Александр послушался разумного совета сестры – он уехал в Петербург. Командующим остался Барклай де Толли.
VII
Багратион сумел уйти от преследовавшего его Даву, но ему при этом пришлось оставить без боя Минск. От царя он получил за это выговор – и был в полной ярости. Не знаю, насколько искренне князь Багратион считал самодержца российского выше всякой критики, но уж его военный министр, он же командующий 1-й армией, он же генерал Михаил Богданович Барклай де Толли от его критики ничем огражден не был. К тому же Александр, которого Пушкин через много лет после описываемых событий в своей неопубликованной главе «Онегина» назовет «…правителем слабым и лукавым…», был и правда уклончив, и верховного главнокомандующего всеми «западными армиями» HE назначил.
Так что Багратион мог считать себя во главе независимого соединения, совершенно не скованным требованиями
«…Стыдно носить мундир, ей-богу, я болен… Что за дурак… Министр Барклай сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать. Пригнали нас на границу, растыкали, как шашки, стояли, рот разиня, загадили всю границу и побежали… Признаюсь, мне все омерзело так, что с ума схожу… Прощай, Христос с вами, а я зипун надену…»
В этом письме, помимо содержания, есть еще одна интересная деталь, о которой его автор не знал. Его столь раздраженное послание Ермолову датировано 15 июля 1812 года. Война началась в ночь на 24 июня. Следовательно, шел 22-й день после начала военных действий. А Наполеон по своему плану на окружение и разгром 1-й русской армии отводил ровно 20 дней. Барклай уже нарушил военное расписание французского наступления – и его армия была цела.
Багратион этого, конечно, не знал. И за неделю до письма к Ермолову написал Аракчееву следующее:
«…Я ни в чем не виноват… растянули меня сперва, как кишку, пока неприятель ворвался к нам без выстрела, мы начали отходить неведомо за что. Никого не уверишь ни в армии, ни в России, чтобы мы не были проданы. Я один всю Россию защищать не могу. Первая армия тотчас должна идти к Вильне непременно, чего бояться? Я весь окружен и куда продерусь, заранее сказать не могу… Я вас прошу непременно наступать… а то худо будет и от неприятеля, а может быть, и дома шутить не должно. И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали… но вам стыдно… Я не имею покоя и не вижу для себя, бог свидетель, рад все сделать, но надобно иметь и совесть и справедливость. Вы будете отходить назад, а я все пробивайся. Если фигуру мою не терпят, лучше избавь меня от ярма, которое на шее моей, а пришли другого командовать. Но за что войска мучить без цели и без удовольствия…»
Задним числом понятно, что распределение войск между 1-й армией Барклая де Толли и 2-й армией Багратиона оказалось очень удачным. У Багратиона войск было вдвое меньше, чем у Барклая, и напасть на врага он не мог при всем желании – у него просто не было достаточного количества войск, и ему волей-неволей приходилось отступать.
A Барклай де Толли отступал, потому что был убежден в том, что время и пространство – наилучшая на данный момент защита. Французская армия несла огромные потери, число отставших и больных было даже больше, чем в русской армии, – обозы не поспевали, жара, сменяемая проливными дождями, сделала дороги еще хуже, чем они были обычно, а тщательно продуманные меры Наполеона по организации «транспортных батальонов», как оказалось, содержали множество просмотров. Вот только один пример: он отдал предпочтение большегрузным повозкам, запряженным четверней, перед более легкими, запряженными парой лошадей. В основу расчетов был положен неоспоримый факт: четверня двигала повозку, нагруженную полутора тоннами груза, a пара – повозку, нагруженную 750 кг груза, двинуть не могла. Поэтому, в целях сокращения потребного числа лошадей и наилучшего использования транспортных возможностей, были избраны тяжелые возы.
Но вот грязь, делавшую дороги после сильных дождей непролазным болотом, он не учел совершенно…
А пополнить запасы на месте, как привычно было делать и в Италии, и в Германии, и даже в какой-то мере в Польше и в Испании, оказалось невозможно – слишком бедна была местность и слишком большое число людей надо было прокормить. В общем, Великая Армия двигалась куда медленнее… и чем хотелось Наполеону, и чем им планировалось.
25–27 июля Багратион, преследуемый французами, перешел со всей своей армией через Днепр.