Великий тес
Шрифт:
— Голова, благослови баню! — протянул Ивану Похабову березовый веник.
Казачий голова отказался от чести и ушел к реке в тень додумывать свои мысли.
Сенька неуверенно протянул веник Якову:
— Благословишь, атаман?
— Ты старше! — отшутился тот. — Мне в пекло рано!
Казак потряс веником и пошел к бане снять первый пар. За ним потянулись другие. Яков вкрадчивым кошачьим шагом двинулся за отцом, сел рядом с ним. Иван сказал, не оборачивая головы:
— Нельзя бросать Петра в нужде! Уж если он просит помощи, то его людям горче горького!
— Нельзя! —
— А что они скажут? — крякнул запершившим горлом казачий голова. — Петру легче не станет! — Взглянул на сына с укором и добавил: — Васька Колесников не пропадет! — Он сгреб со щеки горсть ослабевших в тени оводов, бросил их в воду. — Ваську в дверь не пустишь, он в окно залезет, за стол не посадишь — из печи свое возьмет.
Ертаулы вернулись на другой день и привели отощавшего иркутного годовалыцика Никитку Фирсова. Старый Похабов облегченно перекрестился. Больше других он беспокоился за сына первого енисейского сотника, который родился после гибели отца.
— Вот! — вместо приветствия казак показал голове запястья рук, вспухшие и истертые. — На цепи вели!
Под его глазом темнел синяк, но опухоли уже не было.
— Беглых не догнали! — доложил ертаул. — Этот шел нам навстречу. Яндоху с людьми беглые не грабили.
— Хотели пограбить, да Яндоха — не дурак! — поправил ертаула Никитка. — Увидел на мне цепь и велел своим конным мужикам отбиваться дубинами. А меня беглые хотели утопить, но только побили и отпустили!
— А Петруха с Березовским?
— Ушли в Дауры! — стыдливо отвел глаза молодой казак. — Противились. Может, для виду.
— Крапивное семя! — выругался Иван. — Проведут ведь воров мимо моего острога. А чего это они по Иркуту пошли? Бекетова на Селенге боятся?
— Где-то там, на Байкале, тропа есть через горы на Чикой-реку! — неуверенно ответил Никитка. — Среди беглых будто есть бывальцы, которые по ней ходили в реку Амур.
Всю ночь Иван Похабов бессонно ворочался под стругом. С горечью думал о том, что никто из казаков не осудил беглых, и о своем старом товарище Бекетове. Только когда стала редеть темень, он забылся недолгим, но глубоким сном.
Утром после молитв и завтрака Иван велел сыну следовать за ним на низ острова. Оставшись вдвоем, сказал строго, как о решенном:
— Нельзя Петра оставить в нужде!
— Ты — голова! Приказывай! — вяло возразил Яков.
— Перед воеводами как-нибудь оправдаемся! Перед Господом — ума не хватит! — сбил шапку на ухо отец и приказным тоном объявил: — Я с десятком казаков останусь здесь, укреплю зимовье, обнесу его тыном. Ты со своими казаками по моему указу возьмешь Дружинку с Сенькой и пойдешь со всем хлебным припасом к Бекетову. Перед воеводой сам отвечу!
— Как скажешь! — пожал плечами Яков и принужденно зевнул. Попинал носком сапога песок. — Но грамоту воеводе я отправлю, что ты меня принудил
— Отправь! — согласился отец и взглянул на сына сузившимися глазами.
— Мы люди служилые! — чуть смутился, но не опустил глаз Яков. — Мы Господу через старших по чину служим!
— Пиши! Чего уж там! — мягче согласился Иван. — Хоть я от своих слов никогда не отказывался. Да и в свидетелях все казаки. Смотри только, не осудят ли они тебя? С ними службы нести, жить и умирать заодно!
— Мы — служилые! — резче обронил Яков и упрямо отвернулся. — Не все казачьи обычаи — нам указ!
Иван со вздохом пожал плечами:
— Собирай круг! — приказал и двинулся к зимовью. — Говорить будем!
Зашумел остров, засуетились, забегали люди. Вышли караульные с мушкетами, рыбаки с мокрым бреднем. Поклонившись на четыре стороны, казачий голова объявил, что казаки Петра Бекетова терпят нужду за морем.
— И решил я, Иван Похабов, послать к нему на помощь сорок казаков с их хлебным окладом и двести пудов ржи, что послана воеводой Колесникову. А перед воеводой ответ за мой наказ держать мне, казачьему голове.
На другое утро Иван Перфильев со своими вестовыми казаками собрался плыть по наказу Бекетова и с его отписками в Енисейский острог. Он брался передать и грамотку от молодого Похабова. Прежде того Яков подал ее отцу:
— Почитай! Отписал воеводе, что иду к Бекетову по принуждению!
Иван только посмеялся и, не читая, передал грамоту Перфильеву:.
— Уж я-то против сына зла не сделаю! Один раз погрешил подозрением — всю жизнь за тот грех расплачиваюсь.
К полудню казаки атамана Якова, старый стрелец Дружинка и казак Сенька Новиков двинулись бечевником к истоку Ангары, к Байкалу. С ними ушли московские стрельцы и послы царевича. Иван Перфильев с товарищами поплыл вниз по реке. Старый Похабов оставил четверых казаков перебирать зимовье. Остальных с хлебными окладами послал на перемену годовалыцикам Култукского острога. Сам переправился на другой берег к скитникам.
Пониже прежней кельи Герасима и могилы Михея Омуля, у поворота реки они поставили избу, наполовину врытую в яр. Возле нее — срубили часовенку. Ни тына, ни караульных в скиту не было. Иван тихо вошел в часовню. Там тесно молилось с десяток калек.
Таежная жизнь старит быстро. Не так уж много старше Герасима были его вкладчики, но выглядели совсем ветхими. Скитники, лобызая икону Богородицы и Честной Крест, расходились. Герасим вышел последним. Подпер дверь батожком, повел Ивана в свою келью.
— Ну вот, батюшка! — говорил ему на ходу казачий голова. — Хотят или не хотят наши воеводы с московскими дьяками, а острог здесь ставить придется: воровские ватаги торный путь проложили.
— Вот ведь грех-то какой! — суетливо всхлипывал монах. — Жемчуга с лика Богородицы содрали! Не на острове острог надо ставить — здесь. И не острог, а город. — Монах вдруг замер на месте, затих на полуслове, к чему-то прислушиваясь. — Колокола все громче, все явственней звонят! — прошептал, пристально глядя на Ивана.