Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка
Шрифт:
Сангус прицелился и выстрелил почти сразу. Пока заседал в засаде, прикидывал, какое опережение лучше брать, если объект движется с такой-то скоростью, расстояние до него такое-то, ветер такой-то. Подобные расчёты мозг Сангуса производил автоматом вот уже много лет. Это как для некоторых автоматом поныть, поскулить и насрать в душу ближнему своему. А всё от пустоты и лени.
После выстрела Сангус тут же вскочил, закинул СВАЛКУ за плечо и кубарем спустился с вышки, если есть такое выражение. Быстрее, чем пожарник по шесту. Побежал к стоявшему неподалёку квадроциклу, накрытому маскировочной
15. Остановка в пути
Нормовская платформа уверенно скользила по степи на воздушной подушке, как утюг горячим паром скользит по разглаживаемой одежде. И с вполне комфортной скоростью: около 60 километров в час. Платформа издавала едва слышное жужжание. Это жужжание представлялось братьям райской мелодией, отрадой для ушей. Оно доставляло им почти физическое удовольствие после-то жуткого драконьего рёва Тюбика, из-за которого приходилось говорить на повышенных тонах, дабы собеседник хоть что-то мог услышать.
У кабины платформы имелась и защита. Кабина накрывалась куполом наподобие двойной маковки Тюбика, только прозрачно-желтоватым, который, однако, нисколько не мешал разглядывать окрестности.
От нечего делать Броккен обыскал кабину и обнаружил под панелью управления бардачок, а в бардачке бинокль с жёлтыми линзами, сверкающими, как глаза тигра. Броккен настроил окуляры и стал смотреть на степь, которая как бы смещалась тремя слоями: в непосредственной близи от платформы с её скоростью, дальше - помедленнее, а ещё дальше почти так же незаметно, как движение часовой стрелки.
Броккена привлекло огромное растение, примечательное среди красно-жёлтой травы толстым двухметровым стеблем в чёрно-белых мазках. На верхушке стебля устроился крупный, размером с панаму, цветок с чёрной сердцевиной в красный крап. Пластилиночно-зелёные мясисто-мощные треугольные лепестки-кожухи держали кончики напряженно приподнятыми, словно так и норовили схлопнуться. Общими чертами растение напоминало столб с громкоговорителем или стойку с микрофоном.
Ещё Броккен высмотрел небольшое стадо, голов в пять, разбредшихся вдалеке животных вроде косуль, только с красными полосами на ногах. Он залюбовался этими прекрасными грациозными животными, когда над его ухом раздалось яростное негодование Гербеса, затянутое в гласные и согласные звуки, ибо никакие слова, никакие звуки не могли полностью выразить непомерную силу и непомерный размах искренних чувств, переполнивших горячее сердце несдержанного брата.
– Откуда у тебя бинокль?! – страстно завопил Гербес, который с самого начала езды (высокой езды или низкого полёта) беспокойно елозил в кресле, озирался и слепо щурился, стараясь разглядеть хоть что-то на своей стороне и то, что творилось позади. Позади ничего особенного не творилось, но гербесовы глаза давали изображение с мутной поволокой, и взвинченному собственными подозрениями Гербесу мерещилось всякое. Например, корабль имперской белизны...
– Да в бардачке нашёл, – невозмутимо ответил Броккен. – Там ещё какой-то документ лежит в коричневой корке с печатью и фотографией сердитого лица нормовца в сиреневой рубашке, связка ключей и мятная жвачка. По крайней мере, на пачке нарисовано что-то сине-белое с зелёными листочками, а внутри розовые подушечки с приятным запахом. Я сразу же вспомнил ту кондитер…
– Какая ещё, к чертям собачьим, кондитерская?! – с пронзительной горечью возопил Гербес. – Как ты мог найти бинокль и ничего мне не сказать?!
– Так ты не спрашивал про бинокль, – хладнокровно возразил Броккен.
– Какой чернодырной пятой точки я должен спрашивать у тебя бинокль, если никакого бинокля у тебя и в помине нет? – тут же взъерепенился Гербес. – Я что, по-твоему, псих?!
– Как знать. – Броккен наглядно покрутил биноклем. – Бинокль-то у меня есть. Видишь? Это бинокль. Б. Бинокль.
Геребес покрылся розовым налётом цвета бёдер вспугнутой нимфы и мелко затрясся.
– Как я должен был узнать про бинокль, если ты ничего не сказал про бинокль?!
– А почему я должен докладывать тебе о всякой ерунде? Ступив на порог своей же квартиры, я должен был первым же делом доложить тебе о том, что я наступил на говно? Говёный главнокомандующий Гербес, разрешите доложить! Я превысил свои полномочия и наступил на ваше говно, за сохранность которого вы несёте материальную ответственность! Каковы будут дальнейшие указания, моё говнистое высокоблагородие? Меня отдадут под трибунал и закидают говном за хищение и растрату говна? Знаешь, у тебя нездоровая тенденция к тотальному контролю даже того, что тебя не касается.
Гербес закатил глаза и забулькал, как вода в кружке с нагретым кипятильником:
– Ну почему, почему мне достался такой безответственный, бестолковый, несуразный и беспечный братец?! Кто мне всё это может объяснить?
– Наша мама? – тут же откликнулся Броккен. – Это у тебя от мамы. У неё тоже нездоровая тенденция контролировать всех, всё и вся. Бедные наши папы, столько натерпелись от неё... Особенно твой, у которого тоже наблюдается нездоровая тенденция контролировать всех, всё и вся. Представь только, как им трудно приходится в постели. Пока решат, кто будет сверху, уже вставать пора. Удивительно, как ты вообще на свет появился.
– Знаешь в чём твоя проблема, Брокк?
– Не знаю и знать не хочу, – отрезал Брокк.
Гербес напрочь проигнорировал категоричное пожелание Броккена ничего не знать.
– Твоя проблема в том, что все типы мышления тебе заменяет сарказм. С помощью него ты отгораживаешься от проблем вместо того, чтобы их решать.
– Ага, дай-ка сообразить. Моя проблема в том, что у меня есть проблемы. И если избавиться от проблемы, что у меня есть проблемы, то проблемы, что у меня есть проблемы, не будет. Избавься от проблемы и никаких тебе проблем от проблем! Я всё правильно понял?