"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— А ты не терпи, — она закинула голову назад и скомкала пальцами простыню, выгибаясь, отвечая на каждое его движение, горячая, обжигающая, покорная. Потом она вцепилась сильными пальцами в его плечи и крикнула: «Люблю тебя!».
Они засыпали, держа друг друга за руки, и Дэниел, придвигая ее к себе, уткнувшись лицом в теплые волосы, тихо сказал: «Потом поедим, сходим на море, и вернемся сюда».
— Угу, — она поерзала, и Дэниел, найдя пальцами то, что ему было нужно, рассмеялся: «Вот, так и буду спать. Никуда тебя не отпущу».
— И не надо, — Мария свободной рукой натянула на них одеяло, и, заснула — прижавшись головой к его груди.
На кухне вкусно пахло кофе. Марфа сняла с очага котелок, и, разлив в кружки детей теплое молоко, весело сказала: «А сегодня поедем в деревню, будем кататься на лошадях».
— Хорошо, когда каникулы, — шепнул Стивен Тео, — только все равно — бабушка сказала, что с нами заниматься будет. И папа тоже».
— А мне надо играть, — озабоченно отозвалась девочка, разворачивая на коленях салфетку.
«Дедушка Майкл, — позвала она, — ешьте печенье!»
Волк отложил тетрадь с какими-то записями, и, улыбнувшись внучке, ответил: «С удовольствием!»
Парадная дверь стукнула и Матвей, вытирая ноги, сказал: «Свежие булочки и почта, пока мы вчера за свадебным обедом сидели, барк из Лондона пришел».
Он передал сестре вкусно пахнущий сверток и, посмотрев на письма, сказал: «Мне, тебе, Михайло Данилович, и тебе, Марфа, тоже».
Женщина посмотрела на печать с королевским гербом, и, решительно взломав ее, пробежала глазами записку.
Матвей увидел, как похолодели зеленые глаза, и подогнал детей: «Бегите, одевайтесь, сейчас уже и выходим».
Мерно тикали часы в гостиной. Марфа положила письмо на деревянный стол и тихо сказала: «Открытие» вернулось в Плимут».
— Мэри? — приподнялся Волк, положив свою руку на тонкие пальцы женщины.
— Они высадили Мэри, Генри и детей в шлюпку, — Марфа раздула ноздри и добавила, — и оставили в виду неизведанных берегов. Никто не знает — где.
Матвей перекрестился и тихо проговорил: «Может, и найдутся еще, Марфа, это же Мэри. На все воля Божья».
— Найдем, — поправила его сестра, и, вздернув острый подбородок, вздохнув, — вышла из кухни. Матвей услышал ее веселый голос: «Все готовы? А то лошади заждались!», и, взглянув на Волка, подумал: «Как это он так смотреть умеет? Будто лед, право слово.
Степан покойник так смотрел, бывало».
— Вот ты только, Михайло Данилович, — осторожно сказал Матвей, — туда отправляться не вздумай, ладно?
— А сие, — коротко ответил Волк, поднимаясь, — я сам решу.
Матвей проводил глазами его белокурую голову и, вздохнув, потянувшись за кофейником, пробормотал: «Вот же упрямец, прости Господи».
Часть двенадцатая
Нижний Новгород, осень 1611 года
Петя Воронцов-Вельяминов спешился и, привязав лошадь к желтеющей березе, вышел на откос Волги. «Красиво», — юноша застыл, засунув руки в карманы кафтана. Волга текла на юг, — широкая, ленивая, и Петя, прищурившись, увидел на холме каменные стены кремля, а чуть подальше, на берегу Оки — золотые купола Благовещенского монастыря.
— Ничего, — юноша встряхнул рыжей головой, — сейчас с батюшкой съездим в Ярославль, соберем там ополчение, вернемся, а там уже, Великим Постом, и на Москву выступать будем. А Степа нас тут подождет, все безопасней.
Он оглянулся на мощный, высокий забор усадьбы у себя за спиной и, внезапно улыбнувшись, решительно подошел поближе.
За оградой раздался какой-то шорох и Петя позвал: «Марья!»
— Я тут, — услышал он девичий шепот. «Матушка на поварне, сейчас не выглянет. Уезжаешь ты? — нежный голос погрустнел.
— Сегодня, с батюшкой, — Петя сел на сухую траву, и, достав кинжал, просунув его в щель между бревнами, чуть пошевелил лезвием. Щель расширилась и он, увидев кончик белого, маленького мизинца, робко коснулся его. Девушка за оградой глубоко, прерывисто вздохнула.
— Как вернемся, сватов зашлю, — решительно сказал Петя, все не отпуская ее пальца.
«Слышишь, Марья?»
— Но мой батюшка…, - отчаянно, грустно прошептала она. «Федор Петрович тебе не разрешит, Петя, никогда!»
— То батюшка, а то — ты, — зло ответил юноша. «Мне девятнадцатый год идет, могу и сам жениться, Марья».
Он оглянулся, и, погладив ее мизинец, на мгновение прижался к нему губами. Сердце отчаянно заколотилось, и он услышал ласковый, прерывистый шепот: «Я ждать буду, Петя, ты только возвращайся!»
— Вернусь, — сказал он, вдыхая ветер с Волги, и влажный, сладкий запах осени. Петя потянулся, и, подобрав рыжий лист, что лежал на траве, осторожно просунул его в щель.
— Под подушку положу, — пообещала Марья, и, ахнув: «Матушка!», еще успела шепнуть:
«Милый мой!»
Петя услышал резкий, недовольный голос Ульяны Федоровны Романовой, и, усмехнувшись, покрутив головой, — вскочил в седло своего гнедого жеребца.
В Михайло-Архангельском соборе служили обедню. Петя, стоя за мощной спиной отца — рядом с ним были князь Пожарский, Минин и Татищев, — скосил глаза. Напротив, через проход, он увидел толстые, спускавшиеся на стройную спину белокурые косы, и нежный профиль какой-то девушки — в скромном сарафане. Петя заметил, как дрогнули длинные, темные ресницы и услышал слева шепот: «Дырку-то в ней не прогляди, Петруша».
Степка, — в черном кафтане послушника, — ухмылялся красивыми, алыми губами. Петя, было, потянулся дать ему подзатыльника, но тут запел хор, иереи двинулись вниз, толпа расступилась, и он увидел глаза девушки — синие, будто летнее небо.
В келарне вкусно пахло блинами. Степа снял с треноги в очаге железную сковороду, и, полив стопку теплым маслом, подвинул брату: «Ешь, а то я знаю, как вы там с батюшкой снедаете, с ополчением этим. Все всухомятку. И квас пей, я сам ставил».
Степа свернул блин, и, окунув его в сметану, облизываясь, сказал: