"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
В комнате пахло молоком, за перегородкой чуть побулькивал горшок, что стоял на очаге. Лея Судакова отложила шитье. Привстав со своей кровати, заглянув в колыбель, она ласково улыбнулась: "Спит еще. И что бы я без тебя делала, Дина?"
Девушка подхватила ведро с грязной водой: "Сейчас пеленки сниму, они уже и высохли, наверное. Тепло на улице".
— Хорошая осень, — подумала Лея, покачивая колыбель, глядя на спокойное личико мальчика. Из-под холщового чепчика были видны рыжеватые завитки волос. "Суккот неделю, как прошел, а пока еще ни одного дождя не было. Не след так говорить, но хоть бы подольше они не шли. Прошлой зимой, как сыро тут было, все, же подвал. Хоть бы Моше не заболел, три месяца ведь всего".
Мальчик заворочался, зевнул, и захныкал. Лея расстегнула строгое, с глухим воротом платье. Оглянувшись на дверь, накрывшись шалью, девушка стала кормить.
— Ест, — восторженно сказала Дина, встряхивая сухие пеленки, аккуратно их складывая. "Такой он большой у тебя, Моше, чтобы не сглазить".
— Так отец у нас высокий, — нежно сказал Лея, глядя на мальчика. "Да и я немаленькая". Она вздохнула и удобнее пристроила ребенка у тяжелой груди.
— Так, — Дина сняла горшок с очага, — обед у тебя есть. Я завтра к госпоже Азулай пойду, ей рожать вот-вот, помогу ей с детьми. Сегодня еще в двух домах убраться надо. Отдыхайте, — девушка оправила бедное, заштопанное шерстяное платье, и перекинула на спину белокурые косы.
Она вышла. Лея, проводила взглядом стройную спину: "Славная она, Дина. Только сирота, бесприданница, еще и не еврейка. Учится, конечно, но это дело долгое. А так — кто ее за себя возьмет, только если вдовец с детьми. И то, конечно, ей счастье будет".
— Сейчас пеленки поменяем, — ласково сказала Лея сыну, — ты полежишь в колыбельке, а мама постирает. Потом ты будешь спать, а я за шитье возьмусь.
Она ловко переодела сына. Опустив Моше на кровать, — мальчик весело улыбался, — Лея поставила на треногу в очаге медный таз с водой.
— Постирать, — напомнила себе Лея, — потом работу доделать. Вечером пойду с ним погулять, и заказы отнесу. Потом у папы убраться, так день и пройдет.
Она развела в горячей воде грубое мыло и оглянулась — Моше дремал, чуть позевывая. Лея стерла пот со лба, и принялась оттирать пеленки.
Во дворе было тихо, и солнечно. Лея, одной рукой придерживая сына, развесила белье. Подхватив холщовый мешок с готовым шитьем, открыв калитку, она пристроила ребенка в шали. Девушка повесила мешок на плечо. Подоткнув край туго замотанного вокруг головы платка, она поспешила вниз по улице — узкой, вымощенной вытертыми каменными плитами.
Она вернулась домой уже вечером. Зайдя в пустую комнату, Лея сказала сыну: "Видишь, как? До рассвета еще он уходит, и в полночь домой возвращается. Скучаю, конечно, но что, же делать — Лея помолчала и, покачала мальчика: "Сейчас мама поест, а потом и ты, конечно, захочешь".
Она помыла посуду. Устроившись на кровати, покачивая колыбель ногой, девушка стала шить. Только когда иголка стала колоть пальцы, и Лея почувствовала, что засыпает, — она отложила работу. Умывшись, она зевнула: "Завтра к Стене с тобой сходим. Завтра пятница, Шабат будем встречать. Мама будет готовить, папа пораньше домой придет. Утром погуляем, а потом на рынок зайдем. Да, мой маленький?"
Мальчик улыбнулся и Лея подумала: "Он так на Авраама похож. Глазки тоже — серые. Мой сыночек, счастье мое".
Девушка устроила сына в колыбели. Помолившись, накрыв мужу ужин, она оставила на столе одну свечу. "Хоть бы пришел быстрее, — вздохнула Лея, слушая спокойное дыхание сына. "Ведь он встает так рано, хоть бы отдохнул немного".
В комнате было уже совсем темно, свеча догорала, когда Степан, осторожно спустившись по лестнице, положив у порога свою рабочую суму, неслышно вымыл руки за перегородкой. "Только бы маленького не разбудить, — подумал он, садясь к столу, говоря благословение.
Поев, он наклонился над постелью жены: "Спасибо, любовь моя. Как вы тут?"
Лея пошевелилась. Улыбнувшись, потянувшись к нему, она шепнула: "Скучаем. Как позанимался?"
— Хорошо, — он погладил темные, освобожденные от платка, заплетенные в косы волосы. "Можно? — ласково попросил Степан, присаживаясь к ней на постель. "Я так скучаю, утром ухожу — вы еще спите, только в субботу вас и вижу. Как маленький?"
— Смеялся сегодня, — Лея почувствовала, как муж обнимает ее. Покраснев, взглянув на полуподвальное, низкое окно комнаты, она попросила: "Надо занавески задернуть, там луна светит".
Свеча, треща, догорела. Она, накрывшись одеялом, подняв рубашку до пояса, вдруг подумала: "А если опять дитя? Ничего, на все воля Божья, справимся, вынесем".
— Ты такая красивая, — шепнул Степан, расплетая ей косы, прижимая ее к себе. "Поцелуй меня, пожалуйста, любовь моя. Я весь день думал — когда я тебя увижу".
От ее груди, скрытой рубашкой, пахло молоком — сладким, детским запахом. "Так нельзя, — вдруг ужаснулась Лея, — нескромно, я же говорила тебе".
— Хорошо, — вздохнул Степан. Погладив ее по спине, целуя нежную шею, он почувствовал под руками тяжелую, налитую грудь: "Если бы можно было в одной постели спать. Я ведь так ее люблю, так люблю".
Лея часто задышала. Едва слышно всхлипнув, найдя его руку, она крепко сжала пальцы. Моше, будто дождавшись этого, захныкал. Степан, все еще обнимая ее, улыбнулся в темноте: "Не вставай, не надо. Сейчас я маленького принесу".
Жена с ребенком заснули на ее кровати. Степан, вымыв руки, одевшись, взяв трубку — вышел во двор. Ночи были уже прохладными, звезды сверкали, освещая стены города, что возвышались над путаницей крыш. Он долго сидел, куря, глядя на большую, полную луну, что взошла над Иерусалимом. "Надо и спать идти, — подумал Степан, — завтра опять — в четыре утра вставать, еще до молитвы в микву надо окунуться".
Он зевнул и прислушался — мимо ворот, по улице, простучали копыта лошадей. "Торговцы какие-то припозднились, — Степан поднялся. Выбив трубку, он закрыл за собой дверь комнаты.
Он лежал, закинув искалеченную правую руку за голову, держа левую — на медальоне. "Уже близко, — Степан вдруг улыбнулся.
— На корабле они сейчас. И Федя с ней, Господи, что он мне скажет? Я ему писал, а он мне не отвечал. Но, раз едет сюда, — значит, понял. И люди еще с ними какие-то. Я ведь Лее так ничего и не говорил, — он прислушался к дыханию жены. "Она не спрашивает, а я — молчу. Как оно все сложится, Господи? Девочке три годика, маленькая еще, да и мать она не помнит…, Елизавета, — Степан поморщился, как от боли, и заставил себя не вспоминать ее. "Тут сразу и мачеха, и брат маленький. Надо Исааку сказать, вот что. Завтра и скажу, после молитвы".