"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Не мучь себя, — Иосиф поправил на нем кипу: "Ладно, перекусим что-нибудь, и на молитву вечернюю пойдем. А по дороге записки оставим".
Аарон нежно улыбнулся: "А что я хороший человек — так ко мне уже тут кое-кто приходил, ругал за собаку. Я им открыл том Талмуда и показал — ничего запрещенного в этом не. Я Ратонеро всегда первым кормлю, а потом уже сам ем, как положено".
Он свистнул. Ратонеро, принеся палку, сел, преданно глядя в глаза хозяину. "Ты тоже, — велел ему Аарон, — невесту себе найди, а то я Иосифу щенка от тебя обещал".
Пес весело гавкнул и побежал вверх, по тропинке, что вела к Яффским воротам.
— Хороший человек, — еще раз повторил про себя Иосиф, обернувшись, глядя на алый закат, что вставал над холмами на западе.
Интерлюдия
Северная Америка, январь 1779
Мэри откинула полог типи. Стряхивая снег с капюшона, девочка заползла внутрь. В очаге горел костер, пахло травами. Мэри услышала слабый, горестный стон из-за шкуры, что отгораживала заднюю часть шатра.
— Тетя Мирьям, — позвала девочка, — снега растопить?
Мирьям высунула голову. Посмотрев на мелкие кудряшки девочки, она вздохнула: "Как там, милая?"
— Метель, — Мэри поежилась. Сбросив меховые рукавицы, девочка потянула руки к огню. "Он сейчас не придет. Какой-то вождь приехал, с запада. Они в вигваме сидят, пируют". Зеленые глаза девочки блеснули. Она тихо спросила: "Как тетя Гениси? Когда детки родятся?"
— Уже скоро, — успокоила ее Мирьям и поцеловала Мэри в щеку: "Ты воды согрей тогда, милая, хорошо?"
Она опустила шкуру. Погладив Гениси по распущенным волосам, девушка мягко сказала: "Давай еще постараемся, милая. Я знаю, что больно, ты потерпи, пожалуйста".
Девушка вцепилась в руку Мирьям. Часто задышав, она прошептала: "Он сказал…, если будут девочки…, он их оставит, на морозе…, Мирьям…прошу тебя…"
Мирьям покосилась на свой, чуть выступающий из-под тонкой, замшевой рубашки живот: "А если и у меня — девочка? Еще четыре месяца, Господи. И куда идти, мы так далеко на запад забрались, что и дороги домой не найдешь".
Мэри принесла горшок с теплой водой и спросила у Мирьям: "Помочь вам, тетя?"
— Ты поспи, — Мирьям взглянула на свежую ссадину, что пересекала смуглую щечку девочки: "Опять он ее бил. Господи, да сделай же ты что-нибудь"
— Можешь кинжал взять, — Мирьям покосилась на вход в типи. "Поиграй и потом спрячь в тайник, ладно?"
Мэри кивнула. Мирьям помыла руки в горшке: "Хорошо, что он забыл о кинжале. Три тысячи воинов у него, всего не упомнишь. Потерялся и потерялся, мы всю осень и зиму кочуем".
Она смазала руки растопленным жиром и устроила Гениси удобнее: "Скоро все закончится, милая".
Искусанные губы девушки разомкнулись: "Мирьям…ты прости меня…"
— Да за что? — вздохнула та, осматривая Гениси. "Можно подумать, что ты у меня любимого мужа отняла".
Гениси застонала и тут же не выдержала — тоже рассмеялась.
— Да, — подумала Мирьям, — весной он Гениси себе забрал. А все почему — потому что услышал, что у нее бабка белая была. Как она тогда плакала, бедная. Потом пришла ко мне, и мы сидели, отца ее вспоминали, миссис Онатарио, Джона покойного. Господи, дай ты перезимовать, тем летом не уйти было, он нас с Мэри от себя не отпускал, а этим уйдем. Пусть с детьми, ничего страшного. Главное, до осени обратно к озерам пробраться, там легче будет.
Выл, задувал ветер. Мэри, прислушиваясь к стонам из-за шкуры, стругая кинжалом какую-то палочку, расправила на коленях замшевую, отороченную мехом юбочку. "Хорошо получилось, — гордо подумала она. "Я все сама сшила, тетя Мирьям меня похвалила тогда". Мэри протянула к огню босые, смуглые ножки и коснулась ссадины на щеке. Красивое личико девочки помрачнело. Она вспомнила запах жареного мяса и пота в вигваме у отца.
— Сколько лет твоей дочери, Менева? — спросил высокий, смуглый, с узкими, холодными глазами индеец. Мэри, поклонившись, опустив глаза, принесла горку горячих, кукурузных лепешек. Она, было, хотела отойти, как отец властно сказал: "Стой!"
— Пять, — ответил Кинтейл, шумно обсасывая кости. "Через семь лет можно брать ее в жены. Я дам за ней лошадей, а ты мне дашь золота, — отец усмехнулся и велел Мэри: "Подыми юбку, покажись своему жениху".
Девочка помотала головой и отступила назад. Кинтейл хлестнул ее по щеке — массивный, грубый золотой перстень оцарапал кожу девочки. "Ну, — отец выплюнул кости на шкуру, — что застыла?"
Мэри, глотая слезы, подчинилась. "Я воспитываю ее, — сказал Кинтейл, давая дочери подзатыльник, — в уважении к отцу. Поэтому ты получишь покорную жену, мой друг. И красивую жену, — обезображенное шрамами лицо расплылось в улыбке.
Мэри отложила палочку. Полюбовавшись узором, она мрачно пробормотала: "Хоть бы он сдох быстрее. Он мамочку убил, — девочка всхлипнула: "Я мамочку совсем не помню. Только что у нее были руки теплые, и песенку помню, о лошадках. Когда детки родятся, я им спою, — Мэри тяжело вздохнула и. Встав на цыпочки, она спрятала кинжал в искусно вшитый между шкурами карман.
— Он сюда и не приходит, — Мэри свернулась в клубочек и стала перебирать свои бусы из красных, сухих ягод. "Тут женское типи, нечистое. А тетю Мирьям и тетю Гениси он к себе зовет. Их он тоже бьет, — Мэри вздохнула. Сложив ручки, она прошептала: "Господи, пожалуйста, упокой мою мамочку Юджинию, и накажи его, быстрее. Пусть с детками все хорошо будет, — она зевнула. Сказав: "Аминь", девочка вздрогнула — из-за шкуры раздался низкий, страдальческий крик и тут же — жадный, захлебывающийся плач ребенка.
Мэри быстро откинула полог. Мирьям, улыбаясь, осторожно обтирала новорожденного — большого, белокожего, темноволосого мальчика: "Братик у тебя. И сейчас — еще один родится, тетя Гениси справится, да? — она завернула плачущего ребенка в шкуру и велела: "К груди его приложи, сейчас все быстрее пойдет".
Мэри присела рядом с изголовьем. Поцеловав Гениси в холодную, покрытую потом щеку, она тихо шепнула: "Очень хорошенький мальчик, тетя Гениси".
— Он сказал, Меневой назовет, — подумала девушка. Почувствовав боль, она попросила: "Мэри…за руку меня подержи…Мирьям…, если девочка…, спрячь, я прошу тебя…, укрой где-нибудь…".