"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Она убирала у нас, — мужчина так и смотрел на стопку книг, аккуратно сложенную на крае стола. "Убирала, а когда я вернулся — шкатулка была открыта и валялась на полу. Медальона уже не было".
— Он у нее на шее висел, — подумал Степан. "Все время, пока я…, А я и не заметил. Впрочем, об этом и не думал тогда. Господи, что же я сделал…"
За окном шумел ливень. Степан вспомнил темные, бесстрастные глаза жены. "Сходи за детьми, пожалуйста, — попросила она, пройдя к очагу. "Они у моего отца. Им есть пора".
— Лея, — он оглядел разбросанную постель. Наскоро одевшись, зайдя за перегородку, она увидел, как жена ставит на огонь медную кастрюлю. "Мне надо молока согреть, для Ханеле. Я тут… — ее голос, на мгновение, задрожал, — приберу, Ханеле ничего не увидит. Иди, пожалуйста, Авраам".
Он посмотрел на промокшее, мешковатое платье, на туго завязанный вокруг головы платок, на ее усталое лицо, и еще раз повторил: "Лея…"
— Моше может проснуться и заплакать, — жена медленно, аккуратно помешивала молоко. "Ханеле там одна. Она и так испугалась, когда…"
— Что? — спросил Степан, вынимая ложку из ее руки. Жена вздрогнула: "Ничего. На улице испугалась. Там человек был, не еврей. Она расскажет тебе".
Он положил ложку на кухонный стол и тихо, неслышно вышел из комнаты. Лея посмотрела ему вслед. Заставив себя удержаться на ногах, женщина наклонилась над кастрюлей.
Исаак посмотрел в серые глаза зятя: "А я ведь знал. Знал, чувствовал, что это — не он. Потом Аарона увидел — и сразу все стало понятно. А этот, — он вздохнул и поднялся, — этот — просто человек. Впрочем, я тоже. И Горовиц, хоть у него и амулет сейчас — тоже человек. Вот и посмотрим, кто из нас сильнее".
Исаак оглядел кабинет. Сняв с верхней полки какую-то маленькую, в ладонь, рукописную тетрадь, он положил ее во внутренний карман сюртука.
— Ты вот что, — сказал он зятю, закуривая, — ты к семье своей иди, побудь с ними. Занятий все равно сегодня не будет. Еще хорошо, что дети успели по домам разбежаться.
— Почему не будет? — недоумевающее спросил Степан. Исаак указал трубкой на двор. Степан, приподнявшись, спросил: "Что это?"
Холодный, мертвенный блеск рассыпался на тысячи искр. Горящий огненный шар, что, за мгновение до этого висел в воздухе — исчез. Исаак вспомнил родословное древо. Он, напоследок, затянулся трубкой:
— Вот оно как, значит. Из Польши этот амулет привезли. Слухи верными оказались. Хорошо, что Мирьям Горовиц, урожденная Судакова, только один такой написала. С несколькими я бы не справился, — мужчина выбил трубку и вслух заметил:
— Это, дорогой мой, Александр Горовиц меня напугать хочет. Ты помни, — он надел черную шляпу, — амулет потом Ханеле верни, он ее — по праву. Пусть детям своим отдаст. Все, — он коротко потрепал Степана по плечу, — мне пора. Ты к жене своей возвращайся.
Выходя в коридор, Исаак сжал кулаки: "Один раз. Я знаю, что я обещал таким не заниматься, но ведь никто, кроме меня, не сможет его остановить"
Зять догнал его во дворе, и, схватив за рукав сюртука, крикнул: "Я с вами!"
Судаков повернулся: "Тебе туда нельзя. Никому нельзя. Мне можно, и еще одному человеку, что в Лондоне живет. И все. Домой отправляйся, я сказал, — Судаков вышел в открытые ворота. Степан, глядя на то, как он спускается к Стене, стоя под бесконечным, непрекращающимся дождем — увидел молнии, что, казалось, освещали все небо.
— И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня, — вспомнил Степан. Небо на востоке — темное, покрытое грозовыми тучами, — озарила багровая, яркая вспышка, раздался треск грома. Дождь полил еще сильнее.
Степан наклонил голову, переступая через порог. Он вдохнул запах пряностей. На медном блюде лежало печенье, жена, склонив укрытую платком голову, шила при свете свечи. Он прошел за ширму и присел на кровать к Ханеле. Дочь заворочалась. Взяв его ладонь, прижавшись к ней щекой, девочка пробормотала: "Кнут…, Больно".
— Тихо, тихо, — Степан наклонился и поцеловал ее в лоб. "Того плохого человека, что вам на улице встретился — нет уже. Он тебя больше не испугает. Спи спокойно, я тут".
Ханеле еще немного повозилась и размеренно засопела. Степан подоткнул одеяло. Заглянув в колыбель, он улыбнулся — сын спал, положив укрытую чепчиком голову на маленькую ручку. Степан осторожно уложил его на спину. Мальчик недовольно зачмокал, но просыпаться не стал. Он покачал колыбель, и присел к столу: "Занятий не будет сегодня, раз дождь такой. Почитать тебе, пока ты шьешь?"
Лея только кивнула. Степан, посмотрев на сохнущие вещи, что были развешаны по комнате, на заправленные кровати, — снял с полки Танах.
— Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей, — читал он, искоса глядя на спокойное лицо жены. "Много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их.
Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы".
— Амен, — отозвалась жена. Сложив свое шитье, она поднялась: "Давай сегодня пораньше ляжем, раз ты дома".
В комнате царила кромешная тьма, занавески были задернуты. Степан, слушая, как поскрипывает кровать, на мгновение, закрыл глаза: "Нельзя! Нельзя думать о другой женщине во время этого. Не вспоминай, никого не вспоминай. Это просто заповедь, вот и все. Исполняй заповедь".
Потом он, вымыв руки, вернувшись на свою кровать, — долго лежал, смотря в черное окно, за которым все блестели яростные, большие молнии.
Исаак оглядел залитый дождем проход вдоль Стены — у камней никого не было. Обернувшись, нащупав в кармане сюртука свечу и кремень с кресалом, он увидел огненный шар, что плыл к нему, медленно перемещаясь в потрескивающем, небывало теплом, несмотря на ливень, воздухе.
Исаак усмехнулся. Проведя ладонью по стене, нажав на одну из плит, он проскользнул в узкую щель, что вела вниз, во влажную, сырую пропасть.
Он шел, чуть пригнув голову, вдыхая спертый, холодный воздух подземелья. Тоннель расширился, Исаак услышал стук капель, что падали с низкого потолка.