"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Они там даже не французы, - презрительно заметил Робеспьер, открывая еще одну бутылку бордо. «Дикари, лепечущие на своем наречии, живущие в землянках. Мы отправим туда десяток полков Национальной Гвардии, с пушками, вся Бретань в крови искупается. Что там у нас еще?
– он кивнул на блокнот.
– Возвращаясь к попам, - Марат пошлепал мокрыми, раздутыми губами, - будет статья о том, что все священники, не присягнувшие на верность конституции - должны быть гильотинированы. И заметка о тебе, как ты и просил - лидер нации, не спит ночами, работает при свече, воспитывает
сына..., - Марат издевательски улыбнулся и осекся - Робеспьер смотрел на него холодными, голубыми глазами.– Воспитываю, - процедил он и тут в дверь постучали. Невысокий, кудрявый человек в испачканной красками холщовой куртке, зажал в руке кисть: «Максимилиан, Жан-Поль, я заканчиваю, свет уходит. Хотите посмотреть?»
Посреди гостиной был построен невысокий подиум. Тео - в роскошном, винно-красного шелка платье, собранном под грудью, - по новой моде, стояла, накинув на плечи кипенно-белый шарф. Темные, падающие ниже талии, тяжелые волосы были прикрыты, синим фригийским колпаком.
– Цвета республики, - восхищенно сказал Робеспьер. «Мадемуазель Бенджаман, Жак-Луи, - он потрепал Давида по плечу, - пишет вас настоящим символом свободы. Марианна, - он ласково улыбнулся, - знамя Франции. Эта картина будет висеть в Конвенте».
– Я очень рада, - сухо сказала Тео, снимая колпак. «У меня сегодня спектакль, господа. Я вынуждена, вас покинуть. Вам накроют холодный ужин в малой столовой. Всего хорошего».
Робеспьер нагнал ее уже у двери: «Это ты настраиваешь Мишеля против меня. Не играй с огнем, Тео, ты же знаешь...»
Она повернулась и презрительно взглянула на него - сверху вниз. «Ты можешь завтра отправить меня на эшафот – отчеканила Тео, - только не забывай - Париж тебе этого не простит. Его величество, упокой Господь его душу, - не сильно-то любили, а вот меня..., - женщина усмехнулась, глядя на бледные губы Робеспьера.
– Бурбона, - собрался он с силами. «Луи Бурбона. Монархия упразднена».
– Как хочу, так и называю, - сладко улыбнулась она. «Можешь зайти к Мишелю, - она кивнула на дверь детской, - ты же отец, - издевательски протянула Тео, - я не могу тебе этого запрещать».
Внутри пахло теплым молоком. Мадам Ланю, в переднике, следила за кастрюлькой, что стояла на треноге в камине.
Мишель, в бархатных бриджах и курточке - сидел за маленьким, по его росту столом. «Это мерзавец Корнель ему сделал, прежде чем сбежать, - вспомнил Робеспьер. «Ничего - найдем, как миленького и казним».
– Франция - медленно, по складам читал мальчик искусно сделанную, рукописную книжечку - моя родина. Францией правит король...
Робеспьер сглотнул и сказал: «Нет, мой хороший. У нас республика».
Мишель повернулся. Мальчик сверкнул ледяными, синими, будто небо, отцовскими глазами: «Уходи. Я хочу своего папу».
– Я твой отец, - Робеспьер откашлялся. «Мишель, ты же знаешь...»
– Ты исчадие ада, - по складам, раздельно произнес ребенок и улыбнулся - торжествующе, победно. Молоко, зашипев, перелилось через край кастрюли. Робеспьер, подавив ругательство - вышел в коридор.
Тео стояла, тяжело дыша, над фарфоровым тазом. Она распрямилась и велела себе: «Нельзя! Нельзя их выгонять, Джону и Марте нужны сведения. Терпи, скоро все закончится. Теодор тут, он позаботится о нас, - женщина повертела в руках увядшую, белую розу, что стояла в вазе:
– Каждую неделю присылает, как и обещал. Господи, шестнадцать лет этим годом, как мы друг друга знаем. Элиза должна сегодня прийти, свежий цветок принести, и записку от него. Моя готова, - она нажала на выступ в шкатулке для драгоценностей. В потайном отделении лежал маленький конверт.
В дверь постучали. Она услышала недовольный голос Франсуа: «Мадемуазель Бенджаман, простите..., Там у нас еще один гость».
Тео открыла дверь и с сожалением подумала: «Постарел он, с тех пор, как Робера убили. Бедный, вон, голова в седине».
– Кто?
– тихо спросила она. Франсуа помолчал и, сдерживаясь, ответил: «Не думал я, что у него хватит наглости сюда явиться».
Тео зашла в гостиную и застыла у дверей - Робеспьер разговаривал с легким, изящным, безукоризненно одетым мужчиной, с коротко остриженными, светлыми волосами.
– А!
– обернулся Максимилиан. «Позволь тебе представить - гражданин Донатьен Сад, депутат Конвента и наш хороший друг».
Она все молчала, раздув ноздри. Мужчина, склонившись над ее рукой, вкрадчиво сказал: «Давно не виделись, мадемуазель Бенджаман».
Низкие, закопченные своды трактира нависали над простыми, длинными деревянными столами. В полуоткрытые ставни было слышен скрип колес разъезжающихся с рынка телег, ругань возниц, в зал задувал резкий, пронзительный северный ветер.
Двое мужчин - высокий, мощный, широкоплечий, и пониже - сидели рядом, хлебая суп из глиняных горшков. Федор оглянулся и стянул с волос вязаную шапку. «Тут все свои, - сказал он собеседнику, - не продадут. Так что этот указ, об иностранцах?»
Лавуазье отложил ложку и вздохнул. «Я бился до последнего. Удалось отстоять Лагранжа и еще кое-кого. Наорал на этих крикунов в Комитете Национальной Охраны, сказал им: «Да пусть бы Лагранж хоть в Китае родился. Он гордость французской науки, великий математик, какая разница, что у него до сих пор итальянское гражданство? О тебе, сам знаешь, - Лавуазье замялся, и указал глазами в сторону «Друга народа», что валялся на столе, - сам знаешь, что говорят…»
– Пишут, - ухмыльнулся Федор. «Наймит попов, агент иностранных разведок. Помнишь отца Анри, из церкви Сен-Сюльпис, того, что мадам Кроу отпевал?»
Лавуазье кивнул. «Той неделей в ванне нашли, - мрачно сказал Федор. «Говорят, сердце отказало».
– Ну, - протянул Лавуазье, - он все-таки был пожилой человек…
– Пожилой, - согласился Федор. «Только вот у него синяки на шее были, а еще - вся библиотека разорена, документы сожжены…, В общем, месье Марат времени не теряет. А ты, - он зорко взглянул на Лавуазье, - уезжал бы, Антуан, пока еще есть куда. Доберешься до Савойи, в горах легче переходить границу. Я там в свое время все излазил, ископаемые искал. Начерчу тебе, как ущельями пройти в Италию».