"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Я сказал, - тихо проговорил Робеспьер, - и будет так. Не забудь, где сейчас сын Луи Капета. Мишеля тоже - я могу отдать на воспитание, в любой момент. Он будет сидеть в деревянной клетке, прикованный цепью, в собственных нечистотах. Я, Тео, я буду приводить тебя на него посмотреть. А, милая?
– он склонил голову набок.
– Пусть мне пришлют текст роли, - Тео сжала зубы.
– Вот и славно, - Робеспьер поцеловал ее в щеку. «Иди, переоденься. Погуляем с тобой и Мишелем в саду Тюильри - парижане должны знать, что ты счастлива. Тогда и они будут счастливы».
–
Господи, - попросила Тео, выйдя в коридор, прислонившись к стене. «Господи, пошли ты молнию, разверзни небеса, сделай что-нибудь!»– Верни Теодора, - шепнула она. Сглотнув, Тео постучала в дверь детской.
Констанца проснулась от пения птиц. Дверь домика была полуоткрыта, пахло свежестью, и она услышала, - совсем рядом, - скрип уключин. «Рыбаки, - подумала девушка. Откинувшись обратно на подушку, она рассмеялась: «Антуан!»
– Не вскакивай, - велел он, спрятав лицо в ее теплом, белом плече, целуя отросшие волосы, спускавшиеся рыжей волной на шею. «Когда ты вернешься?
– Констанца застонала и выдохнула: «Вечером, как я говорила...»
– Вернусь, - твердо сказала она себе. «В Париж отправлюсь в мужском наряде. Встречусь с Шарлоттой, заберу ее паспорт, и велю уезжать. После такого ей нельзя тут будет оставаться. Она жизнью, конечно, будет рисковать, но без паспорта меня к Марату не пустят. А Шарлотта пусть прячется на западе. Дядя Теодор прислал имена верных людей, ее довезут до Вандеи».
– Вечером, - повторила Констанца, и, повернувшись, обняла его: «Антуан..., Может быть, ты все-таки уйдешь..., В горы, или на запад, в Вандею. Говорят, осенью начнут процесс против бывших откупщиков. Пожалуйста...»
– Меня не тронут, я им нужен, - хмыкнул Лавуазье, целуя маленькую, почти незаметную грудь. «Они без меня не обойдутся - порох, оружие..., Не волнуйся, пожалуйста. Когда-нибудь тут все закончится, - он вздохнул и погладил ее по стройной, узкой спине, - все будет хорошо».
– Я люблю ее, - думал Лавуазье, - так люблю…, Но Мари-Анн - тоже. Господи, она ведь знает, знает, что я тут ночую. Знает и ничего не говорит. И я ничего не могу сказать. А если бежать? Нельзя бросать Мари-Анн, и Констанцу - тоже нельзя.
Девушка, будто услышав его, приподнялась на локте: «Антуан..., Если что - ты за меня не беспокойся, я выберусь. Думай о себе, о своей, - Констанца чуть запнулась, - семье...»
– Ты моя семья, - Лавуазье привлек ее к себе. Они долго лежали просто так, обнявшись, слушая, как щебечут птицы в маленьком саду.
Уже после завтрака, моя посуду в тазу, Констанца обернулась на дверь в комнату. Одним легким движением девушка взяла из ящика простого комода нож с пятидюймовым лезвием. «Я буду в платье, - подумала Констанца, - в платье и чепце. Охранников там двое, я видела. Охранники и жена, - она криво усмехнулась. «Они не станут обыскивать женщину. Да и жена его вряд ли посмеет».
Лавуазье уже работал, сидя у маленького, грубо сколоченного стола. Констанца оправила свой простой, темный сюртук. Встряхнув волосами, она спросила: «Как я выгляжу?».
Он оторвался от записей и усмехнулся: «Я что-то начал жалеть, Конни, мы слишком быстро поднялись с постели. Завтра, - Лавуазье поцеловал ее, - я такой ошибки не сделаю».
– Обещания, - поддразнила его девушка. Повертевшись, она почувствовала его руку пониже спины: «Только бы он не нащупал нож».
– Вот вернешься, - Лавуазье все обнимал ее, - и я тебе докажу, - я, что обещал, то и делаю.
– Я знаю, - шепнула Констанца, и поцеловала его напоследок: «В сарае все готово. Вчера, пока ты был в Париже, привезли письмо от дяди Теодора. Повстанцы собираются осаждать Нант. Я написала листовку…»
– Я напечатаю, - успокоил ее Лавуазье. Он зло подумал: «Теодор там, где полагается быть любому честному человеку - в рядах тех, кто борется за короля. И он ведь тоже ученый, а ты…, Сидишь в Париже, принимаешь подачки от этих мерзавцев».
Когда Констанца ушла, он вернулся за стол. Закурив, взяв свой дневник, Лавуазье нашел старое, еще зимнее письмо:
– Дорогой Антуан, я уже в Вандее, с отрядами генерала де Шаретта. Саблю я забрал, спасибо тебе большое за тайник. Я тут заведую вооружением, и постройкой фортификаций, - тем, что мне хорошо известно. Блокнот, который ты мне передал - со мной, так что не беспокойся. Пожалуйста, не вздумай совершать чего-то безрассудного 0 такие люди, как ты, принадлежат не себе, а миру. Мадемуазель Бенджаман знает, что я жив, однако я не хочу подвергать опасности ни ее, ни Мишеля, поэтому просто передаю цветы. Джон и Марта получают от меня записки, по мере возможности, а ты присматривай за Констанцей. С искренним уважением, твой Теодор.
Лавуазье потер лицо руками: «Да что я? Хоть бы Лагранжа не тронули, других ученых..., Значит надо оставаться здесь, надо защищать людей, вытаскивать их из тюрьмы..., Господи, скорей бы все это прекратилось, - он отложил дневник и вернулся к работе.
Констанца прошла по рю Мобийон, незаметно взглянув на окна бывшей квартиры Экзетеров. С балкона свешивался трехцветный флаг.
– Завтра же праздник, - вспомнила девушка. «Всю обстановку разграбили, когда дом национализировали. Портрет тети Марты, тот, что дядя Теодор писал, пропал. А потом туда Марат въехал, - она поморщилась и застыла, спрятавшись за угол - навстречу ей шла невысокая, угловатая девушка в чепце.
– Я же ей сказала, - застонала про себя Констанца, - сказала, чтобы она меня ждала в комнате. Только бы она к подъезду не пошла...
Раздумывать было поздно - Шарлотта Корде постояла на тротуаре. Незаметно перекрестившись, она шагнула в проход, что вел во внутренний двор дома.
Констанца беззвучно выругалась, и гуляющей походкой направилась за ней.
Она настигла девушку в подворотне. Цепко схватив ее за запястье, Констанца прошипела: «Немедленно возвращаемся обратно, ты мне отдаешь свой паспорт, и чтобы духу твоего в Париже больше не было! Зачем ты сюда явилась, я же велела - жди меня».