"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Если бы у нее не было рядом Федосьи с Федором, она бы опустилась на колени, и зарыдала.
Он почти не изменился — последний раз она видела его, когда они с матерью уезжали в Колывань. Он тогда присел рядом и поцеловал ее. Девочка обхватила его за шею теплыми ручками и прошептала: «Дедушка, я по тебе скучать буду!».
— Кто это? — дернула ее Федосья за подол.
Никита Судаков, неожиданно легко для своего возраста, опустился рядом с правнучкой.
— Я твой прадед, — он улыбнулся. «Тебя как зовут-то? —
— Феодосия, — сказала девочка. «А это Федор, — она кивнула на рыжеволосого мальчика, прижавшегося к матери с другого бока.
Никита поднялся и увидел, что Марфа тихо, кусая губы, плачет.
— Все, все, — обнял он ее, и женщина прижалась к его груди. «Все, внучка. Я с тобой».
— Ну вот, — Никита сцепил длинные пальцы, — Феодосий меня еще тогда уговаривал с ним уехать, но мне надо было дела в порядок привести, да и не решишься так сразу — земля, какая бы она, ни была, все равно — родная, покидать непросто ее.
— Почему ты не сказал? — Марфа потерла руками лицо. «Хотя бы матушке».
Никита хмыкнул. «Не знал, удастся или нет. Да и потом…, - он помолчал, — думаешь, легко мне было, на такое пойти? Я ведь еще и потому вас тогда в Колывань отправил, чтобы вы, — ты уж прости, Марфуша, — под ногами у меня не мешались.
— А потом что было? — тихо спросила женщина.
— Добрался до Литвы, — Никита улыбнулся, — нашел Феодосия. Авраама, если по-нашему. Он уже к тому времени женился, дети у него народились. Стал учиться. Три года это заняло.
— Так долго! — ахнула женщина.
— А ты как думала? — Судаков рассмеялся. «То, Марфа, дело небыстрое — я хоть и знал кое-что, от отца с матерью, а те от Схарии проповедника, — но все ж немного. Да и потом, люблю я учиться-то».
— Я тоже, — Марфа посмотрела на тихо играющих в углу детей.
— Ну, так ты же своей матери дочь, да упокоит Всевышний душу ее. И отец твой тоже книги ценил. Ну вот, — продолжил Никита, — сделал обрезание…
— Сколько ж тебе лет-то было, дедушка! — раскрыла глаза Марфа. «Феде вон, — она кивнула на сына, — не делали, Селим, сказал, что как семь лет будет, то сделают».
— Оно и лучше, — усмехнулся Никита. «Меньше вопросов задавать будут потом».
— А было мне почти шестьдесят, меньше, чем праотцу нашему Аврааму, — Никита поднялся, и Марфа только сейчас заметила, что он, несмотря на возраст, до сих пор крепок и силен.
«Я тоже Авраамом стал. Ну и уехал — в землю нашу».
— В Иерусалим? — улыбнулась Вельяминова.
— Был и там, а сейчас на север подался. Городок у нас есть там — Цфат называется. Тихо, спокойно, есть, у кого поучиться».
— Все еще? — подняла Марфа зеленые глаза.
— То ж до конца дней, — Никита вдруг посмотрел на море и сказал: «Говорят у нас — «эш шахор аль габей эш лаван», черный огонь на белом огне. Черный огонь — то буквы и слова, коими Всевышний с Моисеем говорил, а белый — между ними промежутки. За пятнадцать лет, Марфа, я и черный-то еще не конца уразумел, начинаю только».
Сейчас вот вернусь — хотим печатный пресс ставить. Пока мы книги из Европы возим, из Венеции, но надо и у нас начинать сие дело.
— Ну ладно, — Никита присел. «Теперь слушай меня. С собой я тебя не зову — хотел бы, конечно, но к Единому Богу каждый сам должен прийти, как я это сделал».
— Да я матушке сказала уже, как уезжала из дома, что все же Иисуса оставить не могу, — улыбнулась Марфа.
— Тем более, — погладил ее по голове дед.
— Хоть мы с тобой и разной веры, но все, же семья у нас одна, и такой до конца дней останется. Так вот. Стамбульские деньги я забрал, — он вдруг помялся, — так, на разные дела, — и велел меня известить, коли, кто за вкладом придет. Ты и пришла, — Судаков рассмеялся.
— А остальные? — спросила Марфа.
— О чем речь и веду. Что ты тут должна осталась — он махнул рукой в сторону моря, — это ерунда, за это я все заплачу. Я хоть и не торгую давно уже, однако тратится мало, так что за это ты не волнуйся.
Письмо тебе дам, к венецианским держателям вклада, заберешь его там, и отправляйся в Лондон.
— Так умерли же все, — горько сказала Марфа. «Петя покойник мне говорил, что герр Мартин тоже преставился».
— Вот сразу видно, что не занималась ты делами нашими, — ласково сказал дед. «Всегда наследники есть, Марфа. Степан, опять же, говоришь ты, жив был, хоть и десять лет с тех пор прошло, уже, конечно.
Просто ни один купец без завещания умереть себе не даст, вона, на меня хоть посмотри».
Внучка расхохоталась. «Тебя, дедушка, знаешь, как красиво в соборе Софийском отпевали?»
— Еще бы, — желчно сказал Никита. «Мало, что ли, я им денег за всю свою жизнь пожертвовал!»
— Так вот, — он продолжил, — тех денег, что в Лондоне и Венеции, и прибыли с них, что накопилась, — тебе до конца дней хватит. Осмотришься, обустроишься в Англии, может, потом на континент съездишь, тамошние вклады тоже заберешь. Опять же, ты молода еще, может, и встретишь кого хорошего». — Никита улыбнулся.
Федя подошел к нему, и вдруг сказал: «Борода! Папа?»
— Дедушка, — Никита поднял мальчика и посадил на колени. Ребенок подергал его за бороду и улыбнулся.
— Сильный он у тебя, — поцеловал правнука Судаков. «Тяжелый вон какой».
— В отца, — Марфа чуть вздохнула.
— Слушай, — дед искоса посмотрел на нее, — трудно же тебе одной с двумя детьми будет…, Может, Федора оставишь пока, он же маленький совсем еще?
Марфа, было, открыла рот, чтобы возразить, но услышала тихий, гневный голос сзади: