"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Да ты, Авраам, никак ума лишился — матери такое предлагать!
Дед покраснел.
Маленькая, полная женщина ласково обняла Марфу: «Прости, девочка, мой муж, как и все мужчины, не очень понимает, что такое дети, хоть и сам, — она усмехнулась, — четверых уже родил».
— Дедушка, — повернулась к нему Марфа изумленно.
— Жена это моя, — сказал дед нежно, «Фейгеле».
Дети побежали к морю.
— Он, видишь ли, сказал, чтобы мы сидели в комнатах, — Фейге рассмеялась, — мол, ты испугаешься, если такую толпу увидишь. Что там пугаться, не понимаю — мы же семья.
— А когда вы поженились? — Марфа взглянула на деда. Он сидел, смотря на берег, и женщине показалось, что в его глазах были слезы.
— Да вот в Литве еще, — Фейге вдруг вздохнула. «Первый муж мой умер, детей не было у меня, было мне уже тридцать, я и подумала — человек хороший, добрый, доживу я за ним свою жизнь, как за каменной стеной.
А видишь, как получилось — как у матери твоей праведницы, да пребудет душа ее в сени Господа. Ну а потом, — женщина похлопала себя по выпуклому животу, — Всевышний нас своей милостью еще одарил. И продолжает, хоть мне и сорок пять уже летом будет».
Марфа быстро посчитала и глянула на деда.
— Северная кровь — она крепкая, Марфа, — улыбаясь, не отрывая взгляда от детей, сказал Судаков. «Мы еще и сиротку взяли, жены родственницу, у нее в Полоцке, как царь ваш его захватил, вся семья погибла. Эстер, иди-ка к нам! — крикнул он.
Девушке было лет четырнадцать, у нее были темные кудри и глаза — как две смородины.
— Вот, Эстер, — ласково сказал Никита, — это дочка того самого, что спас тебя.
Марфа поднялась, непонимающе смотря на подростка.
— Я мало помню, почти ничего, — покраснев, сказала Эстер, — у него была нога ранена. Возок помню, он меня кормил еще. Имя помню, по-русски Федор его звали.
Женщина обняла девочку и прижала к себе.
— Твой отец, Марфа, благослови Господь душу его, как в Полоцке ранен он был, у себя ее прятал, чтобы не убили. Сказано же — кто спасает одного человека, тот целый мир спасает, — Никита поднялся.
— Ну, все, — Фейгеле тоже встала, — надо за трапезу. Дети сейчас набегались, устали, поедят, — и в кровати. Пойдем, внучка, — жена деда поцеловала Марфу и крикнула: «Все за стол!»
Эпилог
Италия, август 1575 года
Он шел по залитому теплым, закатным солнцем, городу, и сжимал пальцы на рукоятке клинка.
Он знал за собой этот грех — после неудач ему всегда хотелось сдуру ввязаться в какую-нибудь трактирную драку — просто ради того, чтобы почувствовать, как податливо принимает шпагу тело человека, увидеть, как хлещет на заплеванный пол темная, быстрая кровь, услышать предсмертный хрип побежденного — совсем, как тогда, в первый раз, жизнь назад.
Понятно, ничего такого он не делал — он был слишком сух и расчетлив, чтобы потакать страстям, но желание оставалось.
Проклятый ди Ридольфи уехал во Фландрию, а вместе с ним, — новые письма Марии Стюарт, и шифровальные таблицы, которыми пользовались заговорщики.
Он в это время был здесь, в Риме, у папы Григория, пытаясь выпросить новые займы для Хуана Австрийского, — и так и не успел снять копии с документов.
Старый их код они разгадали, но заговорщики меняли его, чуть ли не каждый месяц, и он, мысленно застонав, подумал, что вот сейчас, когда он стоит у фонтана перед церковью Санта-Мария-ин-Трастевере, откуда-то на север идут послания — и даже если их перехватят, то прочитать все равно не смогут.
Если бы он мог, он бы выругался вслух. Там, в Лондоне, они, видимо, не очень представляли себе, как ему опротивела Италия — за почти пять лет, что он тут провел. Даже фрески и картины его уже не радовали.
Вместо того, чтобы преклонить колена в простой, скромной церкви, он вынужден был делать вид, что молится на раззолоченные статуи, и подходить под благословение к кардиналам, которых он сам, лично, покупал за деньги, что потом тратились на вино и шлюх.
Он сжал зубы и приказал себе: «Нельзя!» Не помогло. Он редко видел ее — но сейчас ему отчаянно, до боли, хотелось просто коснуться ее руки.
Он вздохнул и повернул в узкую улицу, что поднималась на Яникульский холм.
Джованни был в конторе — считал что-то, не поднимая головы. Мужчина присел и пропустил сквозь пальцы штуку фландрских кружев, что лежала на столе.
— Хороший рисунок, — безразлично сказал он. Темные глаза ди Амальфи чуть усмехнулись и он, откинувшись на спинку кресла, потянулся.
— Да уж для кардинальских девок, поверь мне, плохих вещей не вожу.
— Кстати о Фландрии, — смуглая рука гостя все гладила кружево. «Придется мне опять туда отправляться, и уже скоро».
Джованни ди Амальфи чуть присвистнул, но, по старой привычке, промолчал — человек, что сидел перед ним, не любил лишних слов.
— Бумаги у тебя в порядке, — ди Амальфи вдруг посмотрел на того, кто сидел напротив и спросил: «Что случилось?»
Мужчина помедлил и вдруг сказал:
— Я еду во Флоренцию сегодня вечером.
— Ты подумал? — осторожно спросил ди Амальфи. «Ты уверен, что Орсини там нет?».
— Все безопасно, он в Милане, вместе с Джакомо Бонкомпаньи. — усмехнулся синеглазый.
— Король Филипп, чтобы порадовать папу римского, назначил его незаконного сына командовать войсками герцогства, только вот все равно не доверяют мальчику— Орсини отправили за ним присматривать, — Джованни тоже улыбнулся.
— Надо нам, кстати, этого Джакомо не выпускать из виду — не нравятся мне заигрывания Ватикана с ирландскими католиками, еще с первого восстания Десмонда, — сказал англичанин.
— Думаешь, Бонкомпаньи может отправиться в Ирландию? — взглянул на него ди Амальфи.