"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Изабелла напряглась, и дитя выскользнуло в укрытые холстом руки Марты. Девочка закричала сразу — не горько и обиженно, а наоборот, — подумала Марта, вытирающая ее, — весело и ликующе.
— Дай, — потянулась Изабелла, — дай мне ее!
Марта протянула девочку.
— Ну, как ты и хотела! Красавица, каких поискать, — вся в мать. Ты ее к груди приложи, и посиди так еще немного — сейчас послед выйдет, я тебя помою, и отдохнете с ней.
— А какой у нее отец красивый, — вдруг нежно сказала Изабелла, глядя на дочь. «Ты же моя прелесть».
Обнимая мирно спящего ребенка, герцогиня вдруг мечтательно проговорила: «Как окажусь в Англии, каждый год буду от него рожать. Жалко, что два раза в год нельзя».
— Ох, и любишь ты его! — усмехнулась Марта, готовя питье для родильницы.
— Больше жизни, — ответила Изабелла, глядя на подругу.
Марта присела рядом. «Ты сейчас побудь с дитем неделю, покорми ее, а потом нам уже ехать надо».
— Да, — Изабелла помрачнела. «Ну, ничего, он нас заберет, скоро уже».
— Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, — Марта вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их — крепко.
— Хорошо как тут, — сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.
Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над всем было небо — огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой полумесяц луны.
Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.
Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску по дому — не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.
— Господи, — прошептал он, — ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, — он вдруг усмехнулся, — я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке, ладно?
Сзади запахло жасмином.
— Вы синьор Джованни? — спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».
Девочка — высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»
— Синьор Бартоломео Амманати, — Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как зовут?»
— Теодор, — независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу строить — только крепости. Ну, — мальчик подумал, — мосты тоже можно».
— Тебе сколько лет? Шесть или семь? — спросил ди Амальфи.
— Ему четыре, — усмехнулась женщина.
— А жена синьора Амманати, синьора Лаура, — знаменитая поэтесса, — вдруг сказала девочка.
«Когда мы ездили во Фьезоле, мама мне дала почитать ее стихи».
Девочка прикрыла глаза длинными ресницами и продекламировала:
— О, милый Фьезоле, хвалимый Цицероном!
Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны, Что грустно покидать пристанище зелёно!
Так в полдень говорю, жарою опалёна, Ловя ртом, жаждущим с улыбкою поспешно, Журчащий бег воды, источником рождённый.
— Я люблю стихи, особенно синьора Петрарку, — небрежно сказала девочка. «Кстати, меня зовут Тео. Мама, — обернулась она, — можно мы спустимся к реке?
— Идите, — разрешила Марта. Облокотившись на перила моста, она сильнее покраснела:
«Простите их, синьор Джованни. Мы живем тихо, и, когда они видят незнакомого человека, они стараются показать все, что знают».
— У вас прекрасные дети, — он улыбнулся. «Они, правда, уже по уши в грязи, — Джованни указал вниз, — но все равно, — прекрасные».
— Ничего, — отмахнулась Марта, — на то и дети. Так вот, синьор Джованни…
— Можно просто «Джованни», синьора Марта, — рассмеялся он. «Одно дело с вами делаем, и можно на «Ты».
— Тогда я тоже — Марта, — она была как ребенок — хрупкая, изящная, — но рука у нее, — подумал ди Амальфи, — была сильная, — почти мужская рука.
— А что ты так на меня смотришь? — удивленно спросил он, заметив, как она исподтишка глядит на его лицо.
Марта вдруг залилась краской. «Ничего, я просто таких красивых мужчин никогда не видела, ты уж прости».
Золото заката отражалось в его глазах — темных, темнее ночи. Волосы, — тоже темные, вьющиеся, были чуть тронуты сединой. Он был высоким, — «как батюшка покойный», — подумала Марта, а лицо у него было — как у Давида работы синьора Микеланджело, что стоял перед Палаццо Веккьо. «Только постарше, — подумала Марта, все еще краснея.
— А, — он махнул рукой, — приезжай в Рим, у нас много таких, как я. Будешь ходить по улицам, как сейчас — с открытым ртом.
Марта улыбнулась и посмотрела на детей. Они что-то строили на берегу из камней и палок.
— Герцогиня родила в апреле, — сказала она тихо.
Джованни побледнел: «Где ребенок? В безопасности?»
— Да, все хорошо, — Марта вдруг, оглядевшись, поняла, что ей жаль будет уезжать из Флоренции.
Красный купол Дуомо возвышался над беломраморным городом, дул легкий ветерок, с лугов за Арно пахло цветами. Марта прижала пальцы к еще пылающим щекам, и сказала, глядя на медленную воду под мостом:
— Ребенок в горах, у надежных людей, здоровый, с Изабеллой тоже все в порядке, — она помолчала.
Она силой вытащила женщину из комнаты и встряхнула, взяв за плечи.
— Не бери ее на руки, — сказала Марта.
— Она проснется, заплачет, надо будет ее покормить, и тогда, — она показала на туго перевязанную грудь женщины, — все впустую.
— Ты беременность прятала, ребенок, наконец, родился, здоровый, он в безопасности, а ты сейчас хочешь, чтобы все узнали? Ты собираешься в монастырь вернуться с грудью, как у кормилицы?