"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Какой он нежный, - женщина, сладко зевнула, - непременно найду себе любовника из Европы. Хватит с меня русских. Макс показал мне, каким должен быть настоящий мужчина.
Он ничего не требовал, и ничего не просил. Он целовал ей руки и говорил, что красивей ее нет женщины. В первый день Макс появился на даче с кольцом от Бушерона, и тремя сотнями белых роз. Любовь Григорьевна обмолвилась, что это ее любимые цветы. Он сделал предложение, на коленях. Волкова его приняла. Паспорта, впрочем, она Максу не показывала. Женщина сослалась на то, что документы лежат в ее городской квартире. Любовь Григорьевна пообещала
Сегодня вечером она отправлялась с Нижегородского вокзала, на Рогожском валу, в Харьков, а оттуда в Симферополь, в салоне-вагоне. Директора частных железных дорог всегда предоставляли его Волковым, получив записку от Григория Никифоровича. Любовь Григорьевна повидалась с отцом. Волков обнял ее, и перекрестил:
– За здравие твое будут неустанно молиться, доченька. В марте, говоришь?
– Любовь Григорьевна весело кивнула. Женщина сообщила Крассовскому, что собирается отдохнуть у моря. Профессор прислал телеграмму, где рекомендовал своего ученика, доктора Даниловича, любимца дам на Южном берегу Крыма.
– Хорошо, - Любовь Григорьевна протянула руку за спелой французской вишней. Вещи ее были сложены и отправлены на Нижегородский вокзал. После речной прогулки она собиралась распрощаться с Максом, объяснив, что займется последними приготовлениями к поездке. Шкатулку с драгоценностями один из ребят Любовь Григорьевны оставлял в отделении первого класса экспресса Москва-Варшава.
– Что он будет делать с золотом дальше, - Любовь Григорьевна вытерла губы шелковой салфеткой, -меня не волнует.
Браслеты и ожерелья ее не интересовали. Волкову стоило щелкнуть пальцами, и ювелиры выстроились бы у него в передней.
– Но кольцо, - она взяла еще одну вишню, - кольцо пусть мальчику отойдет. Я ему расскажу, о его отце, - сок был сладким, она вспомнила поцелуи Макса, его шепот:
– Я люблю тебя, так люблю..., Я и не думал, что смогу полюбить, в мои годы.
Он рассказывал о смерти Джона Брауна, о гражданской войне в Америке, и о восстании зулусов в Африке. Он видел Суэцкий канал и пустыню Сахара, говорил на шести языках, был знаком с поэтами, генералами и революционерами.
– Хорошая кровь, - вспомнила женщина, - глаз у батюшки не подвел, как всегда.
Макс упомянул о титуле, о том, что стоит ей только захотеть, и она станет баронессой, о том, что его предок, первый Волк, когда-то жил на Москве, и уехал отсюда в Смутное время.
– Может быть, и правда все это, - поднял бровь Григорий Никифорович, - хорошо, что наши семьи объединятся, Любушка.
– Я вернусь, - вспомнила Любовь Григорьевна девиз его рода и положила руку на тонкий шелк платья:
– Это случилось, мой маленький Волк. Ты вернулся в Москву, ты будешь ее хозяином, - Любовь Григорьевна поднялась, слыша перезвон церковных колоколов, - навсегда.
Снизу, с реки, раздались звуки гитар. Цыгане затянули:
– Милая, ты услышь меня..., - пароход загудел. Волк, легко, взбежал по сходням.
Она стояла на корме, в шелковом сарафане, сшитом в русском стиле, украшенном серебристыми кружевами, в такой же шали. Светлые волосы были сколоты шпильками, одна прядь выбилась и вилась на ветру. Волк закрыл глаза. Он все еще не верил, что
– Будто птица. Сейчас сорвется и улетит в небеса. Как я ее люблю..., - от нее пахло цветами, темно-красные губы улыбались. Он опустился на колени. Ее мягкие, нежные руки легли на белокурые, теплые волосы, женщина наклонилась и обняла его. Шатер был закрытым, пароход оторвался от пристани. На Воробьевых горах их ждал пикник, с поварами из «Славянского базара», с кавказским шашлыком, французскими винами, икрой на льду, и корзинами фруктов. Макс, все эти дни возвращался на дачу с драгоценностями и дорогими безделушками. Он привозил белое бордо, виноград и ее любимые персики. Каждую ночь, целуя ее руки, Макс тихо говорил:
– Я отвезу тебя, куда ты захочешь, любовь моя. У нас будет огромный дом, слуги. Ты получишь все, что только пожелаешь..., - он решил, в Париже, заказать портрет Любови месье Ренуару. Волк любил его работы. Макс, несколько лет назад отправил распоряжение своим адвокатам связаться с дилерами, представлявшими импрессионистов. Он был уверен, что за этими художниками будущее. Сейчас в его банковском сейфе, в Париже, лежал с десяток картин, Ренуара, Моне и Мане. Макс напомнил себе, что в Париже надо непременно изменить завещание. По нынешним документам все его имущество, квартира, и банковские вклады отходили племяннику.
– У нас родятся дети, - счастливо думал Макс, слушая ее низкий стон, вдыхая сладкий, такой сладкий аромат горячего, нежного тела, - много детей..., Господи, - он все никак не мог оторваться от нее, - как я счастлив.
Любовь, первой ночью, смутившись, призналась ему, что никогда такого не испытывала.
– Так будет всегда, - Макс гладил ее распущенные, светлые волосы, целовал каждую прядь, - всегда, пока я жив. Мне никого другого не надо, кроме тебя.
– Не надо, - повторил он себе, слыша ее шепот: «Господи, как хорошо! Еще, еще, пожалуйста...». Она мотала головой, вцепившись руками в подушки. Алмаз в пасти змеи ослепил его, сияя в косом луче полуденного солнца.
– Она вся, как солнце..., - шелковое платье полетело на палубу. Любовь, приподнявшись, раздевала его. Макс уложил ее обратно на подушки, и застонал, едва почувствовав ласковое, нескончаемое тепло.
Макс не хотел думать ни о чем другом, кроме нее. Он отправил записку в Коломенское, предупреждая товарищей, что, по соображениям безопасности, должен покинуть Россию. Его багаж лежал в камере хранения на Брестском вокзале. Он не хотел вспоминать конверт, полученный от портье, в гостинице Дюпре. Макс торопился. Любовь ждала его на даче, он хотел зайти к ювелирам за подарком. Волк пробежал глазами письмо. Пан Крук приглашал его на встречу, сегодня вечером, в Петровском парке.
– К тому времени, - сочно сказал Макс, комкая бумагу, - мы с Любовью будем подъезжать к Смоленску. Пан Вилкас умер. Его больше нет, и никогда не будет, - он думал об отделении первого класса, с личным проводником, и бархатными диванами. Макс думал о парижских портных, что будут одевать Любовь, о мехах, которые он ей купит, о прогулках по Женевскому озеру, а вовсе не о пане Круке.
– Я его забыл и больше никогда не вспомню, - подытожил Макс. Он выбрал у Фаберже, оправленный в золото янтарный кулон, цвета волос Любови.