"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
– Это в последний раз. Надо найти хорошую девушку, жениться…, - миссис Коркоран обосновалась в своем лондонском доме, на Парк-Лейн. Петя несколько раз ходил к ней на чашку чая.
– Может быть, в России кого-то встретишь, - бодро сказала ему мать. Петя заставил себя улыбнуться. Он уезжал из Лондона, зная, что ему больше не потребуется рвать конверты от Мирьям, женщина была настойчива, или навещать миссис Коркоран.
Они с матерью следовали в Стокгольм и переходили границу империи пешком. У них обоих имелись бумаги из монастырей. Из них следовало, что и Марфа, и Петр едут на богомолье,
Пистолет мать надежно спрятала, где-то в глубинах иноческой рясы. Марта стояла, держа старый саквояж. Сын увидел, что она неотрывно смотрит на запруженную людьми Симбирскую улицу.
– Что такое, - удивился Петя, - если это Джон, то она его знает. Почему она замерла?
Марта, действительно, увидела Джона. Мистер Брэдли выходил из экипажа, с поднятым, по случаю плохой погоды, верхом.
– Не верю, - одними губами сказала Марта и быстро сунула Пете саквояж, - не могу поверить. Иди в номера, что мы выбрали, Джон за тобой отправится. Я сейчас.
Марта, в Лондоне, заставила их обоих заучить наизусть карту города. Женщина проверяла их на знание вокзалов, маршрутов конки, ресторанов, гостиниц и дешевых номеров.
– Подготовка решает все, - мать затягивалась папиросой, - но иногда бывают случайности, которых не предугадать. Часто они оказываются в нашу пользу, как, в Сибири, когда я Старцева встретила, но надо быть готовым и к разочарованиям. Кто мог знать, что твой дядя, - она помолчала, - на открытии памятника появится?
Петя стоял, с мешком на плече и саквояжем матери. Дул сырой, стылый западный ветер. Небо было серым, низким.
– Один мой кузен погиб в Москве, - вспомнил он, - а второй здесь. Александр. Он инженер, с радикалами связан. Юношеские игры, мама говорила. Но как они могли?
– Петя разозлился:
– Макс и мой дядя…, Зачем все это было нужно? Чтобы убить дядю Джона? Мы их накажем, - твердо сказал себе юноша: «Но что мама делает?»
Он нашел глазами узкую спину матери, в черной рясе. Марта быстро шла за каким-то юношей, по виду бедняком. Он был в простом армяке, плисовых штанах, и старой, меховой шапке, невысокий, легкий, с каштановой бородкой. Петя подумал:
– Он похож на Питера, в молодости. Я видел дагерротипы.
Номера располагались на Нижегородской улице. Петя, едва заметно, кивнул Маленькому Джону. Легко подхватив саквояж, он перекрестился на тонущие в мокром снеге купола. Петя, оглянувшись, зашагал по Симбирской улице направо. Джон спокойно следовал за ним, а мать и юноша пропали в толпе.
За окном квартиры на Малой Морской падали медленные, крупные хлопья сырого снега. К вечеру ветер утих, но было зябко. Хана, ожидая Сашу, подбросила в мраморный камин кедровое полено. Техник ночевал у нее в понедельник и среду. Хана, перед его визитами, убирала из выложенной муранской плиткой умывальной зубную щетку слоновой кости и мыло с ароматом сандала от Roger and Gallet. Она приводила квартиру в порядок, и перед приходом его отца, но мыло у Техника было простым, казанским. Остальное подозрений не вызывало. Саша знал, что она обеспечена. Юноша не удивлялся драгоценностям, перчаткам итальянской кожи, японским безделушкам,
– Это необходимо для дела. Я не ревную, - он брал ее руку и целовал длинные пальцы, - я знаю, что ты мне верна. В новом обществе, которое мы строим, отношения между мужчиной и женщиной изменятся. Люди начнут доверять друг другу..., - у него были холодные губы. Анна, иногда, ежилась.
В ноябре, когда Федор Петрович остался у нее, она вспомнила голос бабушки: «Мужчинам важно, чтобы они были первыми». Анна поняла, что бабушка позаботилась обо всем, и счастливо подумала:
– И с ребенком так случится, я знаю. Волк обрадуется, он любит меня.
Волку на Малой Морской появляться было нельзя. Он сказал Анне, что излишний риск ни к чему.
– Твой ухажер, то есть жених, - усмехнулся мужчина, - может отправить за тобой филеров.
Анна знала это слово. Волк пустил его в обхождение, в революционных кругах. Филерами, по-французски, назывались сыщики. Волк, презрительно говорил:
– Здесь, в России, это просто жандармы. Топтуны, как раньше их именовали. Они глупы, их легко обвести вокруг пальца, но, все равно, не стоит ими пренебрегать.
Волк научил всю ячейку проверяться. Макс настаивал на том, чтобы они никогда не ходили одними и теми же улицами.
– Меняйте маршруты, - говорил он, - пересаживайтесь с омнибуса на конку. Знайте проходные дворы на вашем пути.
Хана вела спокойный образ жизни. Каждый день она посещала занятия, в скромном платье и каракулевой шубке. Она обедала с другими девушками в дешевой, студенческой столовой, и преподавала в разрешенной, благонадежной начальной школе для девочек. Волк запретил ей даже близко подходить к подпольным курсам, устроенным народовольцами в бедных кварталах вокруг Путиловского завода и на правом берегу Невы.
– Ты нам нужна для другого задания, - он целовал черноволосый затылок, - ты будешь нашей медовой ловушкой, нашей приманкой...
Вечерами Анна появлялась на благотворительных балах и литературных чтениях. О ее помолвке пока не объявили официально. Федор Петрович еще был в трауре.
– Это долго не продлится, - Анна сидела на мраморном подоконнике своей гостиной, затягиваясь папироской, глядя на снег за окном, на рассеянный свет газового фонаря.
Саша спал. Он всегда засыпал почти мгновенно. Юноша приходил к Анне уставшим. В эти дни он ездил в Кронштадт. Техник добирался до города на последнем пароходе, приходившем в столицу за полночь. Вставал он тоже рано. Саше надо было к восьми утра приехать на окраину, в лабораторию Путиловского завода. Все проходило быстро, Анна радовалась этому.
Федор Петрович, ночуя у нее, долго не отпускал девушку. Воронцов-Вельяминов будил ее рано утром, принося кофе в постель. У него были умелые, настойчивые руки. Он, нетерпеливо, забирал чашку: «Иди, иди ко мне, любовь моя...».
– Ему пятьдесят четыре, - Анна стонала, сжав зубы, - кто бы мог подумать. Волк все равно лучше, лучше всех...
Она прибегала на Моховую улицу раз в неделю, в субботу, после обеда. Девушка раздевалась в передней, обнимая Волка: «Я скучала, так скучала...». Волк запретил ей приходить в другие дни: