"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция

Шульман Нелли

– Приеду, когда они выходить будут, - поняла девочка:

– Ничего подозрительного. Все знают, что мама разрешает мне одной гулять, - она улыбнулась: «Кажется, тете Марте я по душе пришлась. Она моя крестная мать, всегда мне подарки дарит..., Она добрая женщина. Я попрошу разрешения ей писать, когда она в Лондон вернется. Пусть она знает, что я серьезная девушка, Петр к ее мнению прислушивается, - Жанна подошла к воротам церкви на рю Дарю. Во дворе было шумно, она увидела его рыжие волосы.

– Какой он красивый, - зачарованно подумала Жанна, - и такой высокий. Шесть футов пять дюймов, я помню..., - девочка представила

себе, как Петр и она стоят под венцами, в церкви. Старший брат рассказал ей о православной свадьбе. Жанна знала, что ее святая покровительница, Иоанна Мироносица, почитается и в России. Николя сказал, что, по святцам, именины у нее в неделю жен-мироносиц, после Пасхи.

– Меня Иванной назовут, - подумала девочка, - очень красиво. Николя говорил, что православные признают католическое крещение. Конфирмация у меня была, в прошлом году. Надо просто перед свадьбой прийти на исповедь. Мама с отцом Николя в православной церкви венчалась, но веры не меняла. А я поменяю, - Жанна вскинула упрямый подбородок и нашла глазами старшего брата. Он разговаривал с отцом Василием.

– А ты что здесь делаешь?
– услышала она сверху знакомый голос. Девочка подняла глаза и зарделась:

– Николя мне говорил, где ваша церковь, кузен Петр. Мама меня отпустила погулять. Мне стало интересно..., - розовые губы улыбнулись. У нее были мелкие веснушки на носу, от девчонки сладко, уютно пахло ванилью.

– Давай, - Петя кивнул на крыльцо, - я тебе покажу храм. Ты здесь в первый раз. А потом домой пойдем, к обеду успеем.

– В первый, - голубые, яркие глаза невинно смотрели на него. Мягкая, детская ладошка легла ему в руку. Она была такая маленькая, что Петя, смешливо, подумал: «Будто куколка». Он водил ее по церкви, Жанна внимательно слушала, а потом замялась:

– Кузен Петр, а можно я буду писать, на Лену..., Иногда, - смущенно добавила девочка.

Он вспомнил о ветрах, сбивающих с ног человека, о ртути, замерзающей в термометре Фаренгейта, увидел огромную, без конца и края, унылую равнину. Петя кивнул:

– Пиши, конечно. И даже часто. Я буду рад весточке.

Жанна опустила длинные, темные ресницы:

– Спасибо. Расскажите еще о церкви, кузен Петр, это очень интересно. О графе Александре Невском...

– О князе Александре, - весело поправил ее Петя. Трепетали огоньки свечей, пахло ладаном, ее тонкие пальчики лежали в его большой, жесткой ладони.

Интерлюдия. Санкт-Петербург, август 1881 года

В открытое окно кабинета виднелся блестящий под летним солнцем шпиль Петропавловской крепости. Царь стоял спиной к двери, засунув руки в карманы полковничьего кителя, любуясь рекой, покуривая египетскую папиросу. В огромной комнате пахло табаком и сандалом. Толстый, персидский ковер скрадывал шаги. Сапоги у Александра все равно скрипели. Великий князь, незаметно, поморщился, когда племянник стал расхаживать от окна к большому, дубовому столу. Царь, раздраженно, поворошил папки:

– Хватит. Жидовку, Гельфман, повесят, через месяц после родов, и эту..., - он издевательски хмыкнул, -так называемую Константинову, я тоже не пожалею. Она родила?

– Родила, - спокойно ответил великий князь.

– Неделю назад. Ребенок находится в Алексеевском равелине. К нему приставлена кормилица..., -Константин замялся. Царь, с размаха, стукнул кулаком по столу:

– Я сказал, пусть его отправят в воспитательный

дом. Пусть оно сдохнет, это революционное отродье. Эти..., - Александр витиевато выругался, - убили моего отца. Одной виселицы, в апреле, было мало. Я хочу, чтобы там, - он махнул толстым пальцем куда-то за окно, - красовалась вторая. Я повторяю свое распоряжение, - он внимательно посмотрел на Константина, - не лечить эту дрянь. Чего жидам не хватает?
– царь закурил еще одну папиросу:

– Клянусь, я их загоню обратно в черту оседлости. Горовицы..., - он смял бумагу: «Где мерзавка достала дворянский паспорт? Он же не поддельный».

Великий князь пожал плечами.

Ему пришлось сказать племяннику, что настоящее имя Анны Константиновой, Хана Горовиц, что она, на самом деле, мещанка Гродненской губернии. Иначе присутствие ее родственниц в городе было бы не объяснить, а Константину это могло потребоваться.

Они приехали весной, после покушения. Женщины прислали великому князю, с курьером, письмо, сообщающее, что они, втроем, отправляются в столицу. Он их не видел, только получал короткие записки, с доверенным слугой и отправлял ответы. Он знал, что женщины сняли комнаты где-то в еврейских кварталах, за Литовским замком. У него был адрес, но поехать туда, открыто было невозможно. Тайно, впрочем, тоже. Константина знали в лицо, он не хотел рисковать.

– В общем, - подытожил племянник, - если она сдохнет до казни, туда ей и дорога, - он, внимательно, посмотрел на Константина.

Великий князь, нарочито спокойно, снял пенсне в золотой оправе и протер его шелковым платком. Он сделал вид, что сведения о Хане Горовиц были получены лично им, от его агентов, в Царстве Польском. Племянник похвалил его. Однако через неделю, когда казнь на Семеновском плацу была назначена, император вызвал великого князя. Александр был недоволен либерализмом коменданта Петропавловской крепости. Царю доложили, что мещанку Горовиц перевели в сухую камеру, выше уровня реки.

– Какая разница, - желчно заметил Александр, - с чахоткой она пойдет на помост, или без нее? Нечего церемониться, - он помахал рукой, - она ждет свое отродье, она потеряла разум, но это не причина устраивать из тюрьмы отдых на Лазурном берегу!

Константин только мог следить, чтобы в камере дочери не стояла ледяная вода на полу, чтобы ее держали на чистом и сухом матраце. Окон в каменном мешке не было. Впрочем, Анне они были не нужны. Она почти не двигалась. Дочь лежала на деревянной кровати, лицом к стене, со скованными руками. Ее губы безостановочно шевелились. Константин прислушивался, но не понимал, что она говорит.

– Это, наверное, жаргон, - думал он, - их язык. Господи, бедная моя девочка, только бы она выжила..., Только бы отменили казнь. Она оправится, непременно. Мы ей поможем, как-нибудь, - успокаивал себя Константин. Он надеялся на приезд женщин, однако и после него ничего не изменилось. Вызванный на консультацию профессор Мержеевский, знаменитый психиатр, объяснил, что дочь была в состоянии кататонии. Он развел руками:

– Коллега Крассовский мне говорил о ее беременности. Бывают случаи, когда ступор у больных исчезает, после какого-то шока. Роды вполне могут остановить ее, - Мержеевский поискал слово, -угасание. Впрочем, - он посмотрел в глазок камеры, - не все ли равно? Консилиум признал ее неизлечимо душевнобольной, но от виселицы это ее не спасет, - профессор, весело, улыбнулся.