"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Она взглянула на мужа снизу, и тот поразился — так смотрели на него подранки на охоте, прежде чем добивали их.
— Есть у меня до тебя разговор, Федор, — сказала Феодосия. «Да только, боюсь, не по душе он тебе придется».
Они сидели на косогоре над рекой и молчали. Феодосия опустила голову на колени и смотрела, как медленно наползает закат на заливные луга на том берегу. Брусничный цвет понизу, сменялся зеленоватым, лиловым, уходил поверху в чернильную темноту ночи, где уже проглядывали первые звезды.
Федор тяжело вздохнул,
— Не виню я тебя, Феодосия, что ты мне всего не рассказала, — проговорил он. «Сама знаешь, не таким я был, когда повенчались мы. То есть думал я обо всем этом давно, да вот только сейчас стал вслух говорить».
— Боялась я, Федя, — женщина внезапно, уткнув лицо в ладони, разрыдалась. Федор испугался — первый раз видел он жену плачущей, даже когда Марфу рожала она, ни слезинки не пролила.
— Ах, как я боялась! — продолжила Феодосия. «Я ж с детства одно знала — чужим не доверяйся, чуть шаг за порог дома — там враги все, только проговоришься, хоть словом единым — на дыбе повиснешь. И замуж за своего человека вышла.
А тут ты — и не могла я ничего сказать тебе, решишь еще — ведьма я, еретичка, и гореть мне на костре. Или сам кому проговоришься и под пыткой дни свои закончишь», — она высморкалась и вытерла рукавом заплаканное, в красных пятнах лицо. «Как же можно любимого своего на смерть посылать?»
— А любимую как можно? — мягко спросил ее Федор. «Да как же ты, Федосья, могла подумать, что донесу я на тебя? Ты жена моя, плоть моя, — если больно тебе, то и мне больно, заботит что тебя — то и мои заботы, до смерти нас Бог соединил».
Феодосия слабо улыбнулась и чуть пожала пальцы мужа.
— А что там тебе Матвей Семенович говорил, — усмехнулся Федор, — так, неужели могу я хоть на вот столько, — он показал пальцами — на сколько, — в тебе усомниться?
Говорил и говорил, я тебе больше, Федосья, скажу — глядя на тебя, любой голову потеряет.
Так что и не думай даже об этом, забудь».
— А как жить-то теперь будем, Федор? — покусав сухие губы, сглотнув комок в горле, спросила Феодосия.
— Так как, — он чуть развел руками. «Как жили, так и будем. Только, сдается мне, легче нам жить станет, хоть ненамного, а легче, прав я, али нет?».
— А как же Марфа? — Феодосия робко прижалась головой к плечу мужа, а тот обнял ее посильнее.
— А что Марфа? — спросил он усмешливо. «Пока пусть растет, а там посмотрим. Тебе батюшка твой, когда все рассказал?».
— Да как десять, али одиннадцать мне, было, — вспомнила Феодосия. «Федор, но как, же так?»
— Что? — посмотрел на нее муж.
— То, что я тебе сейчас поведала — за это ж на костер отправляют.
— А ты думаешь, за то, что я Феодосия из тюрьмы монастырской спас, по голове меня погладят, коли узнают? — хмуро сказал Федор. «Через две недели царь из Кириллова монастыря на Москву тронется — надо, чтобы к этому времени и духу его тут не было.
Конечно, как по мне, я бы и Матвея Семеновича с ним отправил, да ежели человек сам на дыбу рвется — оттаскивать я его не буду. А ты мне, Федосья, лучше вот что скажи — раз уж теперь между нами секретов нет, — сможет ли батюшка твой помочь нам в этом деле?»
— А как ты думал Феодосия-то вывозить? — спросила его жена.
— Через Смоленск. Есть у меня там человечек, что мне обязан кое-чем, — провел бы его до литовской границы. Да вот сейчас думаю — не лучше ли грамоту батюшке твоему спосылать.
Есть же у вас тут на Москве тайные гонцы, а? — Федор взглянул на жену.
— Все-то ты знаешь, — чуть улыбнулась она.
— Все да не все. Например, Федосья, читал я послания архиепископа Геннадия…
— Пса смердящего! — перебила его Феодосия. «Он да Иосиф Волоцкий — заклятые враги наши. Знаешь, небось, как он вез по Новгороду людей на казнь — одел их в берестяные шлемы и написал на них «Се есть сатанино воинство», а потом велел шлемы эти на их головах и поджечь».
— Знаю, знаю. Я к тому, — ответил ей Федор, — что Геннадий про вас пишет — знаю я, а что вы сами говорите — не знаю. А узнать бы хотелось».
— Я могу и сейчас, — начала Феодосия и осеклась, прерванная долгим поцелуем мужа.
— Сейчас, Федосья, поздно для богословия-то. Вон луна уже поднялась, — Федор встал и протянул ей руку: «Пойдем».
— Куда? — она тоже поднялась.
— Вот же любопытная ты, жена! — Федор чуть подтолкнул ее вперед. «Ежели муж тебе говорит что — надо подчиняться, и молча, а не вопросы задавать. И как у вас в Новгороде мужья с женами живут — не разумею».
Феодосия только рассмеялась и пошла вслед за мужем по тропинке, что вела вглубь леса.
Пока они плыли на остров, что лежал в самой середине уединенного озера, Феодосия откинулась на корму лодки и смотрела в небо.
— Смотри, Федор, — сказала она, — ночь-то, сегодня какая, звезды как падают. Ровно, что их к земле притягивает».
— А слышал я, Федосья, будто на севере на небе пазори играют? Видела ль ты их? — спросил ее Федор, помогая жене выйти из лодки.
— Да, как батюшка меня на Поморье возил, еще ребенком. То вещь пречудесная, Федор, сполохи на небе разноцветные играют, столбы света ходят, даже треск от них слышно.
— Я и не знала, что у тебя тут дом поставлен, — сказала женщина, нагибаясь, чтобы пройти в низкую дверь.
— Разве это дом, — Федор зажег свечу, и Феодосия увидела низкое, широкое ложе, застеленное звериными шкурами и мехами, и закопченный, сложенный из озерных валунов очаг. «Так, изба переночевать. Охота тут уж больно хороша в лесах, да и рыбалка тоже. Вот и срубил я тут сторожку — если придется на ночь остаться».
— Так бы и не уходила отсюда, — Феодосия вытянулась на медвежьей шкуре, смотря за тем, как Федор разжигает очаг.