Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Вечером он поднялся к жене, и сказал: «Приехала твоя сестра, Полли, и племянник, Александр. Их мой брат привез, они тут будут до весны. Если ты, Мэри, больше не будешь выходить из моей воли, я тебе не буду запрещать с ними видеться».
Жена посмотрела на него запухшими, подбитыми лазоревыми глазами, и медленно кивнула.
«Как Энни? — тихо спросила она.
Майкл, не отвечая, посмотрел на нее, — внимательно. «Мне больно, — прошептала жена. «Ты же мне ребро сломал, Майкл. Пожалуйста, не надо. Мне больно. Я ведь
— Ну! — только и сказал он. Мэри покорно отодвинула одеяло и подняла рубашку до пояса.
Почувствовав его, она чуть слышно, болезненно застонала, и, отвернув голову, тихо заплакала.
— Энни хорошо, — сказал он, застегиваясь, целуя ее в холодную щеку. «Я пойду, принесу тебе поесть, сделаю примочку и потом почитаю тебе из Евангелий. Хорошо, милая?»
— Спасибо, — она так и смотрела в окно, на яркое, жаркое, синее небо. «Спасибо, Майкл».
Он протянул руки к шкатулке, и увидел, что его длинные пальцы дрожат. «Не думай, — велел он себе. «Не вспоминай».
Он смотрел, притаившись в гуще леса на залитую солнцем, зеленую лужайку. Их одежда валялась в траве, смуглые, длинные ноги женщины лежали на плечах его брата, ее темные волосы разметались вокруг, и она, откинув голову, сладко, долго закричав, велела: «Еще!».
— Полли, — сквозь зубы, тяжело дыша, сказал брат. «Полли, любовь моя!». Она ловко перевернулась, и брат, поставив ее на колени, прижав к себе, приказал: «Не двигайся, теперь я».
Майкл увидел его руки на высокой, большой, тяжелой груди, и брат, опустив голову, целуя ее плечи — тоже закричал, повторяя ее имя — раз за разом, пока они не опустились на землю, — так и не разомкнув объятий.
— Мы неосторожны, мой капитан, — весело сказала женщина, наклоняясь над его телом. Брат застонал, и, гладя ее по голове, ответил: «Я тебе обещаю, через несколько мгновений я буду еще более неосторожен, дорогая жена».
Женщина рассмеялась и Майкл, отвернувшись, холодно улыбнувшись, шепнул себе: «Ну что ж, я подожду».
Он достал кинжал и подцепил крышку шкатулки. Хлынул внезапный, крупный дождь, над морем загрохотали молнии, и Майкл, глядя на ледяной блеск золота, на россыпи драгоценных камней — благоговейно закрыл глаза.
Александр выбрался на берег, и, встряхнув головой, развернув сверток с одеждой, — натянул бриджи и рубашку. Он склонил голову и, прислушавшись к птичьему пению, — быстро стал подниматься по откосу холма наверх, туда, где лежал густой, нетронутый лес.
Уже стоя наверху, он обернулся — Джеймстаун весь был, как на ладони, и он, приставив руку к глазам, увидел рыбацкие лодки, квадратики огородов за частоколом, окружавшим поселение, и стройные мачты кораблей, что стояли в бухте на восточной оконечности острова. Его глаза задержались на шпиле церкви и губы мальчика презрительно искривились.
Они с Энни сидели на речном песке. «На твоем месте, — жестко сказал Александр кузине, — я бы вырвал эти розги у него из руки и ткнул ими прямо ему в глаза. Он тебе не отец, а всего лишь отчим, какое он имеет право?»
— Других родители тоже наказывают, — прошептала девочка, — вон, Чарли Уильямса отец каждый день почти бьет, и не розгами, а плетью.
Александр вздохнул и взял ее маленькую, с обгрызенными ногтями и заусенцами, руку.
«Твой отец, сэр Роберт покойный, да хранит Господь его душу, на тебя хоть раз руку поднимал?»
Девочка, не поднимая глаз, помотала укрытой коричневым, грубой шерсти чепцом, головой.
— Никогда, — прошептала она. «Он был добрый, очень добрый, и никогда даже меня не ругал.
А папа Майкл мне говорит, что я плохая, и Господь забрал к себе моего отца потому, что я дурно себя вела. А еще он сказал, что если я буду продолжать быть непослушной, то Господь заберет к себе маму и не рожденное дитя тоже! И тогда я останусь круглой сиротой, ну, с ним, и он станет обо мне заботиться — испуганно сказала девочка и ее губы задрожали.
— Еще чего не хватало, — сплюнув в реку, сочно сказал Александр. «Мой отец погиб, когда мне шесть лет было, но я помню, — он, ни разу меня не ударил, никогда. Я так твоему отчиму и сказал, ну в школе, еще в сентябре.
— Ты очень смелый, — восхищенно сказала девочка, вспомнив ледяной блеск серых глаз и высокий, ломкий голос мальчика: «Вы мне не отец, ваше преподобие, и не отчим. Если у вас есть жалобы, вы можете вызвать мою мать, и поговорить с ней. Потому что только она имеет право меня наказывать, а уж никак не вы».
— И ты ему поклонился так изящно, и вышел, только дверью не удержался — хлопнул, — смешливо сказала Энни.
— Я все-таки граф, дорогая моя леди Энни, — Александр размахнулся и бросил в реку какой-то сучок. «Мне положено красиво кланяться, и шпага у меня есть, — детская, правда, — он ухмыльнулся.
— Хотя, знаешь, это, конечно, было смело, но что хорошего — меня преподобный отец теперь боится трогать, а вам всем теперь в два раза больше достается. Уехали бы вы с нами, а? — тоскливо сказал мальчик. «Дядя Николас весной вернется, и мы поплывем в Плимут, к бабушке и дедушке Виллему».
— Мама никуда не уедет, — вздохнула девочка, оправляя передник, — у нее в марте дитя родится. А я ее одну тут не брошу, никогда. Ну, может, как у папы Майкла появится сын, или дочь, он от меня отстанет, — с надеждой проговорила Энни.
— И за него примется, да, — мрачно подытожил кузен. «И что его все так любят, в совете этом, прямо в рот ему смотрят, делают все, что он говорит».
— Из-за денег, — тонкие губы Энни презрительно усмехнулись. «Мне дочка капитана Рэдклиффа ну, главы совета, по секрету сказала, что богаче папы Майкла там никого нет, он очень, много золота вложил в поселение».