Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— И ты заткнись! — заорал Майкл. «Ну, что я сказал! Заткнись!»
Он, было, хотел ударить жену ногой — она сидела на полу, рыдая, прижимая к себе обмякшего ребенка, — но тут, перекрывая их голоса, в комнате раздался сухой треск выстрела.
Майкл выбил пистолет из руки падчерицы, и, хлестнув ее по лицу, заламывая руку за спину, — протащил девочку в ее комнату.
Энни вдохнула запах свежей крови, — металлический, острый, — и, колотя его ногами, вонзив зубы в запястье, крикнула: «Мама! Мамочка!»
Священник бросил девочку
Но какова сучка, а? Прокралась в мою спальню и взяла пистолет. Еще во сне гвоздь в ухо вобьет, как в Писании сказано».
Жена так и сидела на полу. Ребенок пищал — безостановочно, жалко, и Майкл, брезгливо поморщившись, прислушался — жена пела по-русски. Он помнил эти слова с детства — мамочка тоже так пела, укладывая их спать. Он прижимался головой к мягкой руке и просил:
«Крестик!». Мамочка давала ему поцеловать простой, медный крестик и шептала: «Сладких снов тебе, сыночек!»
Котик-котик, коток, Котик, серенький хвосток, Приди, котик, ночевать, Нам ребеночка качать, — услышал он, и, не глядя на скорчившуюся в углу, маленькую тень, запер дверь детской снаружи и положил ключ себе в карман.
Мэри нежно, осторожно потрогала спинку ребенка, и, он едва слышно, горько заплакал.
Мальчик даже не открывал глаз, и женщина, с трудом поднявшись, опираясь на стену, донесла его до кровати. Она легла на бок, и, пристроив сына у груди, шепнула: «Я тут, Николас, я тут, мой хороший. Ты не бойся, мамочка никуда не уйдет».
Он плакал всю ночь — худенькие ручки и ножки уже не двигались, и Мэри только и могла, что гладить его по голове и говорить что-то — ласковое, тихое, уже не вытирая слез с лица.
На рассвете мальчик чуть пошевелился, и, открыв большие, синие глазки, — улыбнулся.
«Мама здесь, — обрадовано сказала Мэри. «Мама здесь, солнышко мое».
Мальчик поискал холодными губами грудь, и, выдохнув, вытянулся и замер — все еще улыбаясь. Мэри лежала, подперев голову рукой, смотря на мертвое, внезапно спокойное личико, и вдруг сказала: «Теперь у тебя больше ничего не болит, маленький. Ты прости меня, пожалуйста, прости, мой сыночек…, - она подтащила к себе подушку и, закусив ее угол, зашлась в беззвучном рыдании.
Майкл неслышно открыл замок и посмотрел на трясущуюся спину жены.
— Да упокоит Господь душу невинного младенца и да пребудет он в райских кущах, отныне, и присно и во веки веков, — сказал он, подойдя к кровати. «Дай мне его, Мэри».
Жена прикрыла маленький трупик худой рукой и ответила, оскалившись, как волчица:
«Пошел вон отсюда, убийца!».
— О нет, — спокойно ответил Майкл. «Слышишь? — он наклонил голову и помолчал. Снизу, со двора, доносился возбужденный гул мужских голосов.
— Это община, — священник посмотрел на покрытое следами от слез, бледное лицо. «Ты выбирай, Мэри, — он усмехнулся, — либо я сейчас выйду и скажу им, что ты убила своего сына — он был болен, ты уставала, злилась, ну и сама понимаешь — встряхнула его как следует.
Да еще и в меня стреляла, когда я хотел его защитить, — он указал на перевязанную руку.
Жена молчала, прижавшись щекой к щечке ребенка. «Какие у него ресницы длинные, — вдруг подумал Майкл. «Бедное дитя, да упокоится оно с Иисусом. На меня был похож, а я и не замечал. Ну да ладно, Маргарет и Энни здоровых сыновей родят, не то, что эта старуха — он посмотрел на морщины в углах ее рта.
— Или, — продолжил он, разглядывая ее с высоты своего роста, — я скажу, что это сделала Энни. Ну, — он поднял бровь, — тоже утомлялась ухаживать за больным. Так что выбирай — кому из вас отправиться на виселицу.
Льняные косы рассыпались по холщовой подушке и Майкл, бросив ей чепец, что лежал на крышке сундука, велел: «Прикройся, ты в присутствии мужа».
Она села, и, натянув чепец, завязав негнущимися, похолодевшими пальцами ленты, ответила: «Не трогай Энни, пожалуйста. Я прошу тебя, Майкл, не трогай».
Священник забрал тельце, завернув его в шаль. «Легкий, какой он легкий», — пронеслось у него в голове.
— Дай мне похоронить моего сына, Майкл, — она подобрала под себя ноги, и стала раскачиваться из стороны в сторону.
— Я буду приходить к тебе, читать Евангелия, — сказал он, отворачиваясь. «Мою свадьбу придется отложить, повенчаюсь после похорон Николаса и твоей казни. Да пребудет с тобой милость Господня, Мэри».
Ключ повернулся в замке, и женщина, вытянувшись на кровати, услышала, как, стоя во дворе, он проговорил что-то — неразборчиво. Толпа заревела: «Детоубийца, шлюха!» и Майкл примирительно сказал:
— Братья мои, она совершила страшный грех и будет наказана. Однако же Господь учит нас быть милосердными к оступившимся. Давайте все вместе помолимся за то, чтобы Мэри перед своим наказанием познала свет любви Христовой».
Они медленно, заунывно, молились, а потом Мэри услышала стук молотка — ставни детской заколачивали снаружи, толстыми, широкими досками — так, что в комнате скоро не осталось света. «Как будто уже в могиле, — подумала Мэри, и, перекрестилась, уткнувшись лицом в подушку.
— Господи, — глухо пробормотала Мэри, — прими моего мальчика в сонм праведников своих. И покарай его, — женщина помолчала, — ведь можешь же ты!
Внизу все молились и а потом стали читать Псалмы. Мэри накрылась одеялом, — с головой, — и долго лежала, свернувшись в клубочек, слыша жалобный, тихий плач своего сына.
— Дядя Питер! — Александр подергал его за руку. «А можно Цезаря с собой в Лондон взять?
Он хороший, добрый, никого не укусит. Мне его еще щенком подарили, когда мы с мамой стали здесь жить, в прошлом году. Я сам за ним буду ухаживать! — торопливо добавил мальчик.