Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
— Я знаю, — кивнула Мэри. «Мне матушка о нем рассказывала».
— Ну так вот, — Генри потянулся, почесав темно-рыжую бороду, — он говорил: «Impossible n'est pas francais», миссис Кроу. А я говорю, — Гудзон широко улыбнулся, — «Глаза боятся, а руки — делают».
Он подмигнул Мэри и, обернувшись к детям, сказал: «Ну, карабкайтесь первыми! Джон, ты распорядись насчет парусов, мы идем вверх по реке. А вам, дорогие дамы, я сейчас все покажу. Но, как я и говорил — у нас запущено».
— Для этого мы и здесь, — рассмеялась Мэри
— Для этого, да, — еле слышно пробормотал Гудзон, провожая взглядом ее стройную спину.
«Нет, нет, даже не думай, — он усмехнулся, — зачем ей какой-то старый медведь?».
Якорная цепь загремела, и «Полумесяц», развернув паруса, медленно лавируя в заливе, стал подходить к устью реки.
В каюте пахло мыльной водой. Мэри подняла голову от лохани, и, посмотрев на дочь, что стояла в дверях со стопкой рубашек, велела: «Кидай на койку, а эти, — он кивнула на сложенное, мокрое белье, — неси на палубу и развешивай. Что там кок?».
— Индеек ощипывает, — усмехнулась дочь. «Сначала ворчал, что мол, мы порох тратим, а тут индейцы могут быть, а потом посмотрел на мой лук и заткнулся».
— Леди Энни! — Мэри подняла бровь.
— Замолчал, то есть, — быстро, покраснев, поправилась дочь. «Мамочка, а когда мы постираем, можно с Джоном на берег сплавать? Генри, ну то есть капитан Гудзон, сказал, что, если ты разрешишь, он нас отпустит. Тут так красиво! — добавила дочь, высунув голову в открытые ставни.
«Полумесяц» стоял на якоре посреди широкой, медленной реки. Во все стороны простирался играющий сочной зеленью лес, кое-какие деревья уже золотились, над мачтами, в играющем густой синевой небе, медленно парили чайки.
— Тут, на берегу, кто угодно может быть, — сварливо сказала Мэри, разводя в воде грубое, серое мыло. «Медведи, или рыси, например. Так что, дорогая моя — только с взрослыми. И вообще — она потянулась за грязными рубашками, — я хочу, пока светло, еще и со штопкой покончить. Так что потом отправляйся на камбуз и помоги коку».
Энни что-то пробормотала, и, развернувшись, стала подниматься по узкому трапу. Джон ждал ее, прислонившись к борту корабля.
— Не разрешает, — мрачно сказала девочка, придерживая подбородком стопку белья.
«Сказала, там медведи могут быть. У меня же лук есть!». Она вздохнула, и Джон рассудительно сказал: «Ну, мама права, вряд ли медведь испугается стрелы, я же рассказывал тебе, ну, о Груманте. Пошли, — он подтолкнул Энни, помогу тебе все развесить».
Мэри выплеснула грязную воду из тазика в реку и обернулась — Гудзон стоял на пороге с холщовым мешком в руках.
— Вот тут, миссис Кроу, — сказал он, краснея, — какие- то нитки, иглы, только все перепутано.
Моряки обычно хорошо шьют, но, боюсь, — мужчина вздохнул, — ко мне это не относится.
Мэри опустилась на койку, и, похлопав рукой по разложенной рядом одежде, улыбнулась: «Я разберусь, капитан. А вы, если хотите, — она кивнула на табурет, — я вам свои заметки достала, можете почитать на досуге».
Она поджала под себя ноги, и, вытряхнув из мешка нитки, стала их разматывать.
Гудзон помялся, глядя на коротко стриженые, белокурые волосы, на крохотный, будто детский золотой крестик на стройной шее и сказал: «А можно я тут, вслух почитаю? Вам веселее штопать будет, миссис Кроу».
— Мэри, — она перекусила нитку крепкими зубами. «Мэри, капитан Гудзон». Женщина склонилась над порванным по шву камзолом, а Генри, устроившись на табурете, раскрыв тетрадь, начал: «Двадцать пятое февраля 1609 года. Высадка на берег в пятнадцати милях севернее Джеймстауна. По словам капитана Смита, гавань здесь неплохая, но мало защищена от ветра. Наблюдала самку вапатенвы с детенышами, которых она носила в сумке на животе, см. рисунок».
— Вы очень хорошо рисуете, миссис Кроу, то есть, миссис Мэри, — восхищенно сказал Генри, разглядывая тонкий, изящный набросок.
— Только животных и растения, — она рассмеялась, и, встряхнув камзол, добавила:
«Наверняка у вас есть уксус, капитан, ну, от цинги. Я нацежу немного, разведу его в воде и выведу эти пятна».
Он посмотрел на нежные, розовые губы, и вдруг спросил: «А вы давно вдовеете, миссис Кроу?».
— Полгода, — хмуро ответила Мэри, выбирая большую иглу. «Тут ткань толстая, — она оценивающе посмотрела на заношенный шерстяной камзол. «Вы читайте, капитан, там следующим днем об индейцах будет, интересно».
Генри вздохнул, и, откинувшись к переборке, положив тетрадь на колени, стал читать дальше.
Мэри натянула тетиву, и, прицелившись, выстрелила вверх, в гущу листвы. Раздался шум, и птица свалилась прямо к ногам капитана. «Очень метко, — одобрительно сказал Генри, поднимая индейку.
— А у него не рыжие волосы, — вдруг подумала Мэри, исподтишка разглядывая мужчину. «Они не такие, яркие, как у Теодора. А глаза красивые — как лесной мох. И высокий, больше шести футов».
— Я с детства охочусь, — улыбнулась Мэри. «У меня и отец покойный, и мать — оба меткие. А когда я с первым мужем жила, в Копенгагене, мы в Швецию ездили, медведей и волков стрелять. Мне Джон рассказывал, что вы на Груманте медведя убили, — я тоже трех взяла».
Генри посмотрел на нее сверху вниз и подумал: «Чуть больше пяти футов, маленькая же, как птичка, Господи, ее бы в кружева, в шелк, а она вон — на медведей ходит, и с парусами управляется так, что любой моряк позавидует. А мужской наряд ей идет, конечно, да и вообще — красавица, каких поискать. Только глаза грустные».
Мэри легко подхватила индейку и, улыбнувшись, сказала: «Теперь вы, капитан».
— Я все больше из мушкета, — пробормотал Генри.
Женщина подняла бровь. «Ну, вы же сами говорили, — лучше нам порох не тратить. Не бойтесь, я вам покажу — как».