Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Генри погладил по холке вороного жеребца и, повернувшись к Берри, сказал: «Вы там за детьми, присмотрите, хорошо?».
Кабатчик кивнул и пожал ему руку: «Ты не волнуйся, Генри. Все будет в порядке». Он понизил голос и спросил: «А судовой хирург у тебя — Кроу?»
— Кузен маленького Ника, — рассмеялся Генри и вскочил в седло, приняв судовой журнал. «А вы откуда знаете, мистер Берри?»
— Глаза, — кок поцокал языком. «У сэра Стивена такие были — вроде лазурь небесная, а посмотришь — и холодом веет. Мистеру Питеру Кроу привет передавайте, и жене его
Белокурый мужчина перегнулся в седле: «А, так обвенчались они?».
— В июне еще, — гордо ответил кабатчик. «Тут, у нас, в церкви святого Андрея. У меня и стол заказывали. И миссис Полли, сестра его, у меня жила, и сын ее, Александр. А потом миссис де ла Марк приехала, ну, матушка мистера Питера, с адмиралом, тоже у меня жили».
— Миссис де ла Марк, — пробормотала Мэри и протянула ему руку: «Спасибо вам за все, мистер Берри. Увидимся еще».
Генри пришпорил коня и, оказавшись рядом с ней, выезжая на лондонскую дорогу, спросил:
«А что такого? Матушка твоя тут была, ну, понятно почему, раз брат твой женился».
Тонкие губы холодно улыбнулись: «Дорогой мой капитан, ты просто пока не встречался с моей матушкой». Мэри помолчала и добавила, глядя на мотающиеся под резким ветром, темные деревья: «Вряд ли она сюда просто так приезжала, поверь мне».
Женщина наклонилась к своему гнедому жеребцу и сказала: «А теперь, милый, покажи, на что ты способен, ладно?»
Два всадника быстрой рысью мчались по разъезженной, широкой, в свежих, больших лужах дороге — на восток, туда, где над перелесками и полями, среди разбросанных ветром туч, висела маленькая, тусклая луна.
В кабинете жарко горел камин. «Шах, — сказала Марфа, передвигая белого короля. Питер подумал, и, прикоснувшись пальцами к черной королеве, погладил подбородок.
— Надо бы Рэйчел в деревню отправить, вместе с Тео, — Марфа взглянула на сына. «Сентябрь сухой был, но мало ли что».
— Хосе же ее осматривал, еще летом, — Питер откинулся на спинку большого, обитого испанской кожей кресла. «Сказал, что все в порядке».
— У Юджинии тоже было все в порядке, а как родила — кашлять и стала. Мало ли, — повторила Марфа, смотря на смуглые, изящные пальцы сына. «Что там «Полумесяц»?
— Пока не было ее нигде, — мужчина оставил королеву на месте и сделал ход ладьей. «Тоже шах. Матушка, ну как же это — в деревню? А я что буду делать?»
— А ты будешь приезжать в субботу вечером, — сказала Марфа. «Или ты хочешь, чтобы бедное дитя тоже заболело, как Юджиния, храни Господь ее память? Девочка же носит, Питер, пятый месяц уже. И Тео лучше в усадьбе, чем здесь. Мистрис Доусон с ними поедет, там Полли рядом, Мияко-сан, дети — им весело будет. Тем более Полли хочет попозже в Оксфордшир отправиться, к Рождеству, как Александра на каникулы отпустят».
Мужчина тяжело вздохнул и посмотрел на Цезаря, что дремал на персидском ковре перед камином.
— И он туда поедет, — Марфа взглянула на изящную, черного дерева и слоновой кости, шахматную доску, что стояла между ними, на круглом столе красного дерева. «Мистрис Доусон будет с ним гулять, каждый день, а как мы с Виллемом приедем — на охоту его будем брать. А готовить вам с адмиралом я буду, не волнуйся».
Питер взял маленькую, пахнущую жасмином руку матери, и поцеловал. «Все равно, — он подождал ее хода и тронул коня, — одиноко без Рэйчел».
— Мальчик мой, — Марфа погладила его по голове, — ну что же делать? Той зимой, сам помнишь, какая сырость была. В деревне хоть воздух получше.
— Мат, — сказал Питер, сцепив пальцы, положив на них подбородок. «Вы мне мат поставили, матушка. Королевой».
— Да, — Марфа улыбнулась. «Ты вот что, дай-ка мне эту папку — ну, о Северо-Западном проходе, я в постели почитаю. Виллем у себя, пишет все еще, — она рассмеялась.
— А что, — мужчина поднял бровь, — о Нижних Землях он тоже писать будет, или только о востоке?
Мать отпила бургундского вина из серебряного бокала. Помолчав, она задумчиво ответила:
«Как сам понимаешь, это о путешествиях книга. О Нижних Землях — не настала еще пора, дорогой мой, слишком мало времени прошло».
Питер взглянул на большой бриллиант на пальце матери и вдруг, широко улыбаясь, заметил: «А вы тоже, матушка, могли бы многое написать. И дядя Джованни, вместо того, чтобы на досуге переводами заниматься — мог бы за перо взяться».
— Могли бы, — согласилась мать. «Вот только ни он, ни я долго бы после этого не прожили, — темно-розовые губы усмехнулись. «Думаю, и дня бы не протянули, дорогой мой. Вот сейчас Мэри приедет, — и мы с Джованни на Рейн отправимся. К родам вернусь, не волнуйся. Заодно в Париж заглянем, и в Копенгаген — тоже, посмотрим, что там твоя кузина».
— А зачем на Рейн? — осторожно поинтересовался Питер, складывая доску.
— По делам, — Марфа легко поднялась, и, осмотрев полки, взяла папку черной кожи. «Вот и она. Карты там есть, надеюсь?»
— Есть, — Питер поцеловал мать в щеку. «Только Северо-Западного прохода все равно не существует, матушка».
Женщина присела над Цезарем и потрепала его по голове. Пес перекатился на спину и подставил брюхо.
— А этого, — сказала Марфа, поглаживая собаку, — ты знать не можешь, дорогой сын. Давно надо было такого завести, — она подставила руку, и Цезарь ее лизнул. «У меня, как я росла, кошки были, да и у тебя тоже, там, на Москве. А ты у нас умный, — она ласково почесала Цезаря за ушами. «Умный, да?».
Собака чуть слышно гавкнула, и Марфа вздохнула, поднимаясь: «Ну давай, погуляем с тобой».
— Да я бы сам, — рассмеялся Питер. Мать отдала ему папку и велела: «Ты к жене иди, дорогой мой. Занеси в мою спальню по дороге. И скажи ей, что завтра мы с мистрис Доусон сами на Биллинсгейт сходим, с утра, а она пусть за Тео присмотрит».
— Да, — Питер хлопнул себя по лбу, — я и забыл. Джон ведь с Констанцей у нас обедают, правильно. Ну, доброй ночи, матушка, — он прошел с ней к парадным дверям и помог надеть короткую бархатную шубку на соболях. «Долго не гуляйте, вечер уже, зябко».