Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Сведения из Талмуда. Хотелось бы услышать что-то более современное… – Аарон уверил его:
– Пиши, конечно. Все, – он вскинул сумку на плечо, – я побежал…
Одним духом скатившись по узкой лестнице, он нырнул в обклеенный плакатами на идиш проход, ведущий на улицу Яффо. Запыленный кибуцный форд стоял у мелочной лавки на углу. За рулем никого не было, Аарон огляделся:
– Дядя Авраам говорит по телефону… – рыжая, в седине голова высунулась на улицу. Профессор Судаков, декан кафедры истории средних веков в Еврейском Университете, носил пропотевшую рубашку
– Ремонт в столовой кибуца затеяли, – сообщил он, не выпуская телефона, – я сейчас. Ави, налей парню кофе, он идет в армию… – хозяин лавки оценил черную капоту и пейсы Аарона:
– Что, ты прямо так воевать собрался, – он кинул в чашку несколько ложек молотого кофе, – с бородой и штраймлом… – Аарон покраснел:
– Бороду разрешают, а штраймла у меня нет… – Ави подвинул ему чашку:
– Пей, не бойся. У меня сионистская лавка… – на двери магазина красовался предостерегающий плакат авторства раввинского суда, – однако кашрут я соблюдаю… – Аарон бухнул в чашку три ложки сахара:
– Устал, – объяснил он, – после Пурима… – Ави мелко захихикал:
– Лучше скажи, что у тебя похмелье, ингеле… – доктор Судаков вернул трубку на рычаг:
– Спасибо Ави. Привет семье, мы двинулись в Тель-Авив… – в машине он бросил в рот раскрошившуюся, дешевую папиросу:
– Сдам тебя в Кирию, – дядя подмигнул Аарону, – и поеду дальше. Сейчас торжественных церемоний, как с близнецами, не устраивают… – Аарон вытянул из-под прожженного окурками сиденья разболтанный ремень:
– У вас что, дела в Тель-Авиве… – дядя ловко обогнал городской автобус:
– Да, дела. Держись крепче, сейчас мы дадим жару на шоссе… – форд рванулся на тель-авивскую дорогу.
Тель-Авив
Полукруглая аудитория Семинара Кибуцев, учительского колледжа в Тель-Авиве, пока пустовала. Чисто вымытые окна выходили в разросшийся с довоенных времен парк на берегу реки Яркон. Пальмы шелестели под ветром с моря, среди аккуратных лужаек поставили новые скамейки. Северная дорога вела в новый пригород, Рамат Авив, где пока строили только частные, хлипкие домики:
– Но скоро все изменится, – Анна стояла у окна с картонным стаканчиком кофе, – на севере возведут новые многоквартирные дома. Страна разрастается, надо где-то селить репатриантов… – она вспомнила объявление в столовой кибуца:
– Закрытый концерт, вход строго по приглашениям. Адель и Генрик Майер-Авербах… – Адель и Генрик прилетали в Израиль через несколько дней:
– Мадам Клара и месье Джованни тоже приедут, они привезут сына и дочь… – весь Тель-Авив заклеили объявлениями о выступлениях золотой пары, как Адель и Генрика называли в газетах:
– Впрочем, они не репатрианты, – поправила себя Анна, – Генрик не отказывался от израильского гражданства. Мадам Симона слышала через третьи руки, что они покупают виллу в Герцлии… – свекровь Анны ездила в Тель-Авив встречаться с обосновавшимися в Израиле довоенными, парижскими подругами:
– Сведения точные, – уверила Анну мадам Симона, – одна из моих приятельниц замужем за нотариусом, оформлявшим сделку. Он йеке, приехал сюда до войны, а ей повезло… – мадам Симона подняла бровь, – не многим удается отыскать вдовца в ее возрасте. После войны все выжившие бросились жениться, не глядя, с кем они встают под хупу. Но ее новый муж не пострадал, он вовремя покинул Германию… – везением подруги свекрови была смерть первого мужа в концлагере и расстрел дочери с зятем:
– Они помогали Сопротивлению, – деловито заметила мадам Симона, – ее зять был не еврей. Ее саму прятали на ферме под Лионом. Ничего, теперь она возится с внуками мужа… – свекровь усмехнулась, – как и у нас, все дети их дети… – Анна избегала разговоров о войне:
– У половины подруг мадам Симоны номера на руках, – она передернулась, – хватит. Детям в школе ничего не рассказывают. Мы с Михаэлем тоже не собираемся ничего говорить ребятишкам. Впрочем, Эмилю четырнадцать, через три года он пойдет в армию… – вспомнив о муже, Анна сверилась с часами:
– Он может приехать. Он не появился на защите моего доктората, но у него тогда были дела… – докторат Анна защитила перед Ханукой, тоже в Семинаре Кибуцев:
– Нельзя на него обижаться, – вздохнула Анна, – у него ответственная должность… – Михаэль Леви заведовал отделом безопасности в министерстве иностранных дел. Муж часто ночевал в Тель-Авиве, объясняя отлучки служебной надобностью:
– Он летает за границу… – присев на угол стола, Анна повертела пустой стаканчик, – надо попросить его отвезти детей в Европу перед армией. Пусть Эмиль и Джеки посмотрят мир, маленькому Яакову путешествие тоже не помешает… – больше у них детей не было.
Свекровь деликатно молчала. Врач в больнице кибуца тоже ничего не говорила:
– Хотя она всегда замечает, что я здоровая женщина, мне всего тридцать один год… – глаза Анны внезапно наполнились слезами, – в последний раз она сказала, что один больной ребенок ничего не значит, что я не должна бояться новой беременности… – похлопав себя по карманам жакета, Анна нашла пачку сигарет, – но я не могу никому рассказать правду, ни врачу, ни мадам Симоне… – она задумалась:
– В последний раз все случилось год назад. Я видела, что он пересиливает себя. Он меня разлюбил, у него кто-то есть в Тель-Авиве. Он ждет, когда дети подрастут, чтобы от меня уйти. Он молодой мужчина, ему всего тридцать… – ветер колебал рукописную афишу:
– Доктор педагогики Анна Леви, директор школы в кибуце Кирьят Анавим: «Новые методики в преподавании иврита». Затянувшись сигаретой, Анна вытерла глаза тыльной стороной руки:
– Моя первая публичная лекция. Но Михаэль не приедет, нечего его ждать… – до начала выступления оставалось полчаса. Чтобы занять голову, Анна переложила стопки учебных пособий на столе, сверилась с записями в блокноте:
– Вроде все в порядке… – глаза натолкнулись на строчку на полях: «Анна Франк». Рядом красовалось твердое: «Нет». Анна присутствовала на заседании совета кибуца, где обсуждали вопрос о возможности показа спектакля в Кирьят Анавим: