Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Перед ее официальным открытием. Ребята сказали, что станция очень простая. Кажется, Хрущев вдохновился американской подземкой, то есть наземными поездами. Но теперь станет легче добраться в центр… – автобусы и троллейбусы, идущие на Арбат из бывших деревенских районов, Кунцева и Мазилова, всегда были переполнены:
– Пока стоит хорошая погода, надо ходить пешком… – решил Генрих, – хотя бы на выходных…
Они с мистером Джеймсом обошли пешком весь парк, съев по шашлыку, выпив пива в очередной стекляшке. Теперь Генрих знал, что, в случае
– Запоминайте сигнал, – наставительно сказал мистер Джеймс, – звоните на коммутатор из городской будки, говорите по-русски, что вам нужен мистер Смит, и вешаете трубку… – Генрих кивнул:
– Мама рассказывала, что даже гестапо не могло уследить за всеми берлинскими скамейками и телефонными будками… – мистер Мэдисон затянулся папиросой:
– Комитет тоже не может, а жучков в здании нет, мы все регулярно проверяем… – на коммутаторе сидели работники посольства. Местному персоналу на Софийскую набережную хода не было:
– Схема связи грубая, – вздохнул мистер Джеймс, – но делать больше нечего. И не появляйтесь в наших краях, – велел он Генриху, – у здания дежурят комитетские машины. С вашей будущей блестящей карьерой… – он окинул юношу долгим взглядом, – подозрения вам ни к чему… – Генрих рассказал о встрече с бонзой Штази, Маркусом Вольфом, и о делегации, приехавшей в Москву:
– Вот имена моих, если можно так выразиться, коллег, – он передал Мэдисону лист из блокнота, – хотя их документы могут быть поддельными, как и у меня… – юноша широко улыбнулся. О Свете Генрих решил ничего не говорить. Ему было немного неловко:
– Мне пришлось ее чуть ли не стряхивать с себя на кухне… – Света потребовала его помощи в мытье посуды, – я ей объяснил, что у меня есть девушка в Германии…
На случай интереса комитета к девушке, у Генриха имелась пачка конвертов из Магдебурга. Когда интервью с сержантом Рабе, строителем Стены, передали в августе по радио, ему стали писать девицы с разных концов ГДР. Магдебургская Матильда, член комсомола, будущая учительница, даже приложила фото. Девушка, в общем, была недурна. Генрих отделался от нее письмом, где сообщал, что помолвлен:
– Но Штази или Комитету об этом знать не надо, – усмехнулся он, – пусть считают, что у меня есть Матильда, как в той песне… – оглянувшись на закрытую дверь кухни, он просвистел несколько тактов:
– Но там речь вовсе не о девушке, а о сумке вроде рюкзака… – подкрутив рычажок радио, он сварил себе кофе. В общежитии все пили чай, пристрастие Генриха к кофе считали немецкой привычкой:
– Что правда, – он пускал дым в форточку, – мистер Джеймс даже предложил передавать мне продукты… – Мэдисон помялся:
– Ваша матушка, то есть миссис М, волнуется, как вы здесь питаетесь… – Генрих рассмеялся:
– В Москве хорошее снабжение, мистер Джеймс. Я квалифицированный рабочий, – он показал шотландцу ладони, – у меня неплохая зарплата, а трачу я мало… – сберкнижку, как иностранец, Генрих завести не мог. Вместо этого он завел дешевый чемоданчик:
– Неделю на Казанском вокзале, неделю на Ленинградском… – в камерах хранения не требовали документы, акцент Генриха был прибалтийским, – правильно мама и бабушка меня учили. Надо всегда иметь свободные деньги, на случай побега… – для побега требовался и советский паспорт, но здесь Генрих надеялся на помощь посольства. В чемоданчике хранились наличные.
Слушая трансляцию второго тайма, он рассматривал опустевшую улицу. Ветер мотал золотые деревья, гонял по серому асфальту палую листву:
– Все парни на стадионе или у репродукторов в стекляшках, – понял Генрих, – а девчонки этажом ниже штопают, шьют или делают домашние задания… – многие рабочие учились заочно или по вечерам. Воскресный вечер вообще всегда был тихим. Генриха тоже ждало десять страниц русской грамматики. Стоя над раковиной со щеткой, он шептал:
– Я верю, ты веришь, он верит, мы верим, вы верите, они верят… – дальше в учебнике шло что-то про коммунизм.
Генриху отчаянно хотелось сходить в церковь. Михаэлькирхе, старейший лютеранский храм Москвы, основанный во времена Ивана Грозного пленниками с Ливонской войны, снесли. В кафедральном лютеранском соборе святых Петра и Павла сидела студия диафильмов. В англиканской церкви устроили зал звукозаписи «Мелодии»:
– Но даже к католикам нельзя заглядывать, – тяжело вздохнул юноша, – поляки из нашей делегации, наверняка, будут отираться на мессе, изображать туристов, входить в доверие к прихожанам… – мистер Мэдисон запретил ему появляться в церквях:
– Не ищите никаких подпольных сборищ, – строго сказал шотландец, – не рискуйте собой, здесь не Берлин… – Генрих немного покраснел. Он все равно был уверен, что христиане в СССР не оставили Библии:
– Но все происходит за закрытыми дверями, как у сестры Каритас. В Москве мне таких людей найти негде… – сестра развела руками:
– Милый мой, я сама стою почти на последнем форпосте веры, – она махнула на восток, – в Польше люди еще борются, а в СССР Молох… – так сестра называла коммунистов, – пожрал и католиков и лютеран… – Генрих вытер посуду:
– Не пожрал. Шмуэль учит русский язык, он приедет сюда. И я вернусь, пастором, помогать здешним верующим. Я их найду, обещаю. СССР не Молох, а колосс на глиняных ногах, как выражается мама… – по словам мистера Мэдисона, с матерью и вообще с семьей было все в порядке:
– Но долго он говорить не мог, нам надо было расходиться… – трибуны в приемнике взорвались криками. Генрих прослушал, кто забил гол:
– Ладно, ребята все расскажут, – он отхлебнул остывшего кофе, – или спортсмен-динамовец, освобожденный комсомольский секретарь, товарищ Матвеев, поделится сведениями о результате матча. Товарищ Матвеев… – Генрих вспомнил красивый очерк лица на эскизе, – Паук, кузен мамы, племянник бабушки. Внук Горского, моя близкая родня… – он увидел холодные, серые глаза товарища Матвеева: