Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Мы вернемся утром или днем, пока еще не знаю… – у Фридриха прерывисто билось сердце. Не желая рисковать излишне любопытными шоферами «Рица», он сам водил машину:
– Она не отодвинулась, когда я положил ей руку на колено… – на холм их привезло городское такси, – в такси она ответила на мой поцелуй… – Фридрих еще чувствовал на губах аромат крепкого «Голуаза», сухого шампанского, веяние тревожной лаванды. Клуб оказался неожиданно роскошным:
– Хозяин богатый человек, – хихикнула Хана, – сделав деньги на торговле шинами, он преподнес
На каменной террасе, нависшей над рю Лепик, колыхался под ветром полотняный шатер. В терракотовых светильниках мерцали свечи. Вокруг резных столиков разбросали вытертые ковры и шкуры. Хана попросила Краузе заказать кальян. Скинув шпильки, она раскинулась на низком диване, рядом с ним:
– Здесь так положено, милый Фредерик… – Хана представляла его всем на французский манер, на что Краузе не обижался:
– Лягушатники есть лягушатники, они любое имя исковеркают.
Хана погладила его руку:
– Вам понравится. Есть табак яблочный, ванильный, с ароматом роз… – за кальяном она даже положила голову ему на плечо. Краузе, разумеется, не признался, что курил кальян десять лет назад, в тренировочных лагерях для боевиков на Ближнем Востоке. Он вообще не собирался открывать Хане эту сторону своей жизни:
– Когда мы поженимся, она уйдет со сцены и займется домом… – Фридрих, впрочем, не был уверен, что именно так все и случится, – или ладно, черт с ним, с Бонном и политической карьерой. В Голливуде тоже найдется работа для адвоката, английский язык у меня отменный…
Он не мог и не хотел думать ни о чем другом, кроме Ханы. Свернувшись клубочком, словно кошка, устроившись у него под боком, она кусала сочный апельсин:
– У Франсуа есть вилла в Марракеше… – она указала глазами на владельца заведения, – с фонтаном и бассейном. Он устраивает отличные вечеринки для поклонников свободного образа жизни, если вы понимаете, что я имею в виду… – длинные ресницы дрогнули.
Облизав губы, она неслышно шепнула:
– Сходите в мужской туалет, вам кое-что передадут… – Краузе потянулся за бумажником. Хана погладила его ладонь:
– Не нужно. Это комплимент от заведения, небольшой гонорар за мои песни… – серо-голубые глаза свернули смехом. Косяк они выкурили на заднем балконе заведения, выходящем на темное пространство кладбища. По соседству обнимались парочки. Хана уютно устроилась у него в руках:
– Отличная травка, – томно сказала она, – здесь хороши не только еда с выпивкой, но и все остальное… – Краузе не мог не признать, что кухня в заведении отменная:
– Запеченный камамбер, лионские сосиски, петух в вине и луковый суп… – принимая от него очередной бокал шампанского, Хана заметила:
– Суп из утреннего меню, – она засмеялась, – на рассвете в заведении появится половина Монмартра, то есть пьяного Монмартра… – нашарив шпильки, покачиваясь, девушка поднялась:
– Мне пора на сцену… – она прямо держала узкую спину – закажите коньяк, пришлите рюмку в гримерную… – коньяк, разумеется, оказался самым дорогим:
– Момо дала мне попробовать коньяк на первом занятии… – Хана пыхнула дымом папиросы, – на следующей неделе я к ней съезжу, побуду с ней хоть пару дней… – она знала, что Пиаф вряд ли дотянет до следующего года:
– У нее рак, – вздохнула Хана, – хотя она ни в чем не признается. Ее мучают боли, она сидит на морфии и не выходит на сцену. В последний раз она мне сказала:
– Я все равно ни о чем не жалею… – Хана покусала губы, – я любила, девочка, это главное в жизни… – рука задрожала, пепел упал в румяна:
– Все они одинаковы, – зло подумала Хана, – Иосиф, Тупица, остальные мужчины. И президенту и Краузе надо только одного. Их не интересует моя душа, они хотят развлечься или попасть в светскую хронику, как спутники звезды. Момо тоже фотографировали с разными так называемыми поклонниками, которым было на нее наплевать… – Хане стало жалко себя:
– Тиква меня младше, а она замужем и счастлива с ее Аароном… – Хана вспомнила фотографии изящной хупы кремового шелка в синагоге Бевис Маркс:
– Самая старая синагога в Лондоне. Сабина сшила Тикве свадебное платье в марокканском стиле, вернее, свадебный халат… – парчу цвета чайной розы украсили золочеными узорами. В распущенные волосы Тиква вплела бронзовые цепи, звенящие монетками:
– Тетя Клара устроила для нее девичник, всем расписали ладони хной, к микве приехал восточный оркестр… – свадьба попала на светские страницы британских газет:
– Тетя Клара теперь нарасхват, как свадебный декоратор. Она шутит, что следующими будут Густи и Ева… – Хана шмыгнула носом, – про меня все думают, что для меня важна карьера, как для Адели… Но если бы Аарон, мой Аарон, меня позвал, я бы все бросила и пошла за ним хоть на край света… – Хана велела себе заняться делом:
– Пой, танцуй, флиртуй с Краузе, но главное, позвони тете Марте… – тетя вернулась в Лондон, но Хана наизусть заучила парижский номер телефона:
– Линия работает круглые сутки, – объяснила женщина, – оставайся у аппарата, с которого ты звонила. Через четверть часа я свяжусь с тобой, где бы я ни была… – Хана удивилась: «Но как?». Тетя коротко ответила: «Техника».
Потушив сигарету в переполненной окурками пепельнице, Хана щедро мазнула по скулам румянами:
– Краузе я погоню за кофе. Пусть ищет кофе на Монмартре в пять утра, выходным днем… – Хане даже не надо было вспоминать альбом кузена Аарона Майера:
– Я видела набросок в Гамбурге, а тем летом в Нью-Йорке тетя Марта показала мне более подробный рисунок. Он сидел сегодня в бистро напротив нашего отеля. Он сын покойной тети Лизы, внук Горского, кузен тети Марты. Он работает на СССР, на секретную службу… – залпом допив коньяк, Хана встала: