Венчание со страхом
Шрифт:
Катя с отвращением выпила этот напиток, затем вымыла чашку, прошла в ванную и с раздражением швырнула в стиральную машину спортивный костюм Кравченко, в котором он обычно делал утреннюю пробежку. После она выволокла на балкон его тренажер для брюшного пресса — пауэртек, загромождавший с незапамятных времен переднюю, снова вернулась на кухню, достала из холодильника курицу и бухнула ее в раковину размораживаться.
Все эти приготовления были не чем иным; как недвусмысленной демонстрацией и красноречивым намеком: мол, не пора ли тебе, дорогой Вадим Андреич, бросить бить баклуши и, засучив рукава, начать
Впрочем, закрывая дверь квартиры, Катя уже знала, что все ее демонстрации и намеки — дохлый номер. Надо было остановиться только на одном: банке рассола. Кравченко это оценил бы непременно.
На работе, едва только сев за свой стол, она, как ни странно, успокоилась, тут же решив, что все ею вчера услышанное настолько важно и серьезно, что им просто невозможно заниматься в рабочее время в служебных стенах. Та информация, столь причудливая и фантастическая, требовала, чтобы ее, во-первых, тщательно и неторопливо обсудили с каким-нибудь умным и сведущим человеком (эта роль в Катиных мыслях отводилась Мещерскому), а во-вторых, так же тщательно взвесили, отвергнув явный вздор. Здесь же ни взвешивать, ни обсуждать этакое не представлялось возможным из-за чисто деловой суеты и шума. В пресс-центре постоянно звонили телефоны, кто-то откуда-то передавал что-то по факсу, диктовались сводки на радио, барабанили машинки. К довершению всего сломался один из компьютеров, подхватив какой-то зловредный вирус. Он ехидно выдавал одну только фразу: «В Багдаде все спокойно», которая смешила и раздражала.
Катя повернулась спиной к наглой машинке, взяла стопку чистой бумаги, ручку и села набрасывать статью о ликвидации наркопритонов в Знаменске. Время поджимало, материал срочно требовался в криминальную полосу «Вестника Подмосковья».
Около трех часов, почти закончив, она позвонила домой. Но телефон молчал. Затем она набрала номер Мещерского — та же картина, позвонила на квартиру Кравченко — и там глухо.
Следующий ее звонок предназначался Сергееву. Вот тот, как и подобало дисциплинированному сотруднику правоохранительных органов, стоял на посту.
— Саша, тебе Жуков, может быть, позвонит, если что вспомнит, — сообщила она после передачи скудных сведений, почерпнутых из беседы с мальчиком Кешей. — Я ему твой телефон оставила. И брату его тоже велела передать. Может, и он позвонит.
— После дождичка в четверг, жди-дожидайся, — буркнул Сергеев. — Впрочем, сдается мне, что это уже неважно, Катюша. Как рыбе зонтик это теперь.
— Какой рыбе? Ты о чем? Почему неважно? — насторожилась Катя.
— Обстоятельства тут одни.
— Какие обстоятельства?
Он сделал многозначительную паузу.
— Вновь открывшиеся.
Катя уже теряла терпение. Сергеев, когда у него дурное настроение, изъясняется туманно-туманно. Ему бы в Лондоне обитать!
— Что еще стряслось? — спросила она громко. — Почему тебя уже не интересуют братья Жуковы?
— Да не меня, Кать. — Сергеев вздохнул. — А стряслось что… Синеухов в убийстве признался, вот что.
Катя озадаченно умолкла.
— Взял все на себя брат Синеухов Тимофей Борисович, — продолжал Сергеев. Однако ни
— Тебе же про царицу доказательств объясняли. — Катя чертила на листке бумаги косые клеточки. — Это, наверно, по камере он… — Она тут же прикусила язык, вспомнив, что неосторожное упоминание табуированных тем по телефону доводило Сергеева (как и всякого настоящего опера) до состояния тихого исступления.
— Он признался на допросе у Зайцева. Не у нас, а в прокуратуре, — отчеканил Сергеев.
— У Зайцева?
— Да, дорогуша, у него самого. Господин, надзирающий за законностью, мне час назад как позвонил. Торжествует там, в литавры бьет. Обскакал, мол, тебя, утро, на вороных-буланых. С тобой подозреваемый в глухую молчанку играл, а со мной, мудрым, полное признание выдал. Чистосердечное.
— Так, значит, все-таки Синеухов убил Стасика? — Катя не верила ушам своим. — Подожди, а зачем же его в прокуратуру взяли? Он же у вас в ИВС сидел? Ты сказал вроде по указу…
— Зайцев перед отпуском торопится. Днем и ночью пашет. Сегодня прямо с утра потребовал: подавай мне Синеухова. С конвоем, естественно. Ну, мы и подали. Хозяин — барин. Отвезли в прокуратуру.
— И у него в кабинете Синеухов признался в убийстве? Вот так взял и…
— Ага. Взял и…
— А твои сотрудники при этом присутствовали?
— Ты что, Зайцева не помнишь? Разве он позволит? Он же все сам — и швец, и жнец по всем делам, — Сергеев говорил насмешливо и отрывисто: то ли злился, что у него из-под носа увели раскрытие громкого дела, то ли…
— А Синеухов все в деталях показал? Ну, как он убивал, чем, куда дел орудие убийства? — допытывалась Катя.
— Эти важные подробности мне сообщить пока не сочли нужным. Он еще в прокуратуре.
— Как же так? Странно… Ну подожди, его же скоро, наверное, назад привезут. Не расстраивайся.
— Кто расстраивается? Я? Я расстраиваюсь? Да я… — Сергеев кашлянул басовито. — Плохо ты меня, Катюша, знаешь. Я об одном только тревожусь.
— О чем, Саша? Ведь если убийцу поймали — и слава Богу. Так быстро! Ведь это же ты его взял. Ты и Загурский. Дело, считай, на девяносто процентов вами сделано. Я так и напишу, — горячо заверила Катя.
— Да не о галочке я пекусь! Не о славе, — повысил голос Сергеев. — Я ж говорю: плохо ты меня знаешь. Дело он загубит, вот что я боюсь.
— Ну почему загубит? Зайцев отличный следователь. Ты, Саш, к нему несправедлив. И если Синеухов…
— Вот-вот, если Синеухов, — передразнил Сергеев. — А если нет, а? Что тогда? А Зайцева теперь, когда он на таком коне-скакуне, не переубедишь, хоть лопни. Он за эту версию горой будет стоять. Это ж его раскрытие, Кать. Его кровное. А в дураках-то кому охота ходить?
Возразить на это резонное замечание было нечего, Катя и не возражала. Разговор с Сергеевым настроения, увы, не улучшил. Она отодвинула телефон и задумалась. Итак, в Каменске все тоже в сомнении и недоумении. Все, кроме счастливца Зайцева. Интересно, а вот если бы Синеухов признался не ему, а самому Саше, стал бы начальник Каменского ОУРа источать столь ядовитый скептицизм по этому делу? Соперничество ведомств — вещь, конечно, полезная. Рвение профессиональное подстегивает, и вообще… Но не до такой же степени!