Венец Венеры
Шрифт:
Начались их невзгоды с того, что какой-то негодяй - миланский грязнуля трубочист, проходил мимо и обсыпал их сажей со своей метлы, которую нес в руках - всё бы ничего, обсыпал, извинился, не особо и обсыпал, так, пустое - чуть запятнал низ чулок и башмаков. Но потом к ним привязались сорванцы миланские мальчишки - которые во весь голос на всю улицу начали позорить их погаными словами. И самое неприятное было в том, что слова они кричали правдивые! Но нельзя так громко говорить о правдивом - нельзя называть кошку кошкой - да, они заявились в Милан немного разузнать слухи, новости. Да, они лазутчики на службе у Флоренции. Но все такие! Каждый миланец во Флоренции - служит Милану, служит Висконти - это нормально, это правильно. Зачем об этом кричать на всю улицу! Накануне войны - очень некстати всё это началось.
Мальчишкам было плевать на тонкости этикета. Маленькие гнусные миланцы получили достаточно мелких монеток он неизвестного доброго дяденьки, им самим было в радость опозорить «флорентийские цветочки» - заявились тут вредные лазутчики, сволочи гадкие и двуличные. Мальчишки орали о том, что грязные мысли таить бесполезно от миланцев. Все видят, что грязные флорентийцы грязными ногами уже поганят улицы честнейшего и чистейшего Милана, да славится имя герцога Висконти! Да захлебнутся в грязи жадные паскудники Медичи - флорентийские кровопийцы, да подавятся они своими флоринами! «Сколько тебе заплатили Медичи? Признавайся флорентийский грязнуля!» - кричали они в спину убегавшим от них мастерам. А мастера поняли - ой-ой, беда, не так все вышло на этот раз. На них смотрели недобро. О войне все знали. Уже чистили доспехи и оружие смелые и жадные до добычи. Все ждали только приказов герцога - только он в самый последний момент даст точные команды, назначит цель похода. В самый последний момент. Герцог мудр! Герцога не проведешь! Он, конечно, немного дурачок и злобная скотинка, но он наша, миланская скотинка. Кто без греха? Нет таких! «Наш герцог славный поросенок!» - миланцы негромко распевали песенку, которая своим мотивчиком не могла никак вылететь из головы. Ага, размечтались тюти, сила попсни она велика! Лешка Зубриков попс уважал.
Сначала он был немного непонятен своим друзьям, с которыми организовал музыкальную группу, чтобы играть джазовые стандарты и популярные мотивы. Джаз - это круто. Это солидно, прикольно, и если не заморачиваться всяким занудным замудренным джазом - он много всяких классных песенок и мотивчиков раскроет. Но Зубриков Лешка уважал попс. Он на самом деле был так воспитан, что ему нравились некоторые песенки Пугачевой, Кобзона, Магомаева, и даже Леонтьева он уважал за песню «Ненаглядная сторона» - а что, ведь классное реггей! И западную музыкальную попсню он уважал: итальянские песенки любил. Америкосские всякие дурацкие песенки Джексона и Мадонны уважал, и латинский попс ему нравился, и всякие ламбады. Лешка вообще был ненормальный меломан, который слушал хиты, а не исполнителей: Бритни Спирс, Агилера, Билан, Шакира - для него имена ничего не значили, для него только названия песен имели значение.
Переть против магии волшебства мотивов «Биттлз» у европейцев была кишка тонка! Зубриков был идиот. Совершенно не уважающий классику идиот. И непочтительный нахал и зубоскал. Песня очень скоро стала популярной по всей Европе - и ничего нельзя было с этим поделать. Все было коварно и подло. Зубрик полностью содрал всю песню у битлов - мерзкая скотина! А испоганил он великий хит «Всё, что вам нужно - это любовь». А начинается песня с музыкальной фразы великого французского революционного гимна «Марсельеза» и повторения слова «любовь». Только вместо английского «лов, лов, лов» несносный Зубрик вставил игру слов срифмовав герцогский титул и хрюканье свиней: «Дюк, дюк, дюк, хрюк, хрюк, хрюк - уии-и-и-и!» А дальше уже насочинял всякого бреда на тему:
«Надо возлюбить своих друзей. Надо возлюбить своих детей.
Надо возлюбить даже свиней - они свиньи! Но это наши свиньи!
Надо возлюбить весь этот мир. Ведь его Господь нам подарил.
Господь любит всех, любит даже тебя, даже если ты свинья!
Всё, что вам нужно - это любовь! Любовь - всё, что всем нужно!»
И ничего не скажешь против. Все было так коварно, подло завернуто, что не подкопаешься. Песня милых, добропорядочных христиан свиноводов - какие претензии? Никто в самом начале не пел про никаких герцогов - мало ли кому что послышалось. Хрюкать не запретишь. Даже если ты свинья - Господь тебя любит. И не поспоришь с этим.
Шансов у герцога Висконти вломить сочинителю этой мерзкой песенки колотушек не было - поймай ветра в поле - бесполезно, даже не мечтай. Оставалось только злиться и крутить своим недовольным носом, и утешаться, напевая: «Дюк, дюк, дюк, хрюк, хрюк, хрюк» - конечно, вспоминая про своих врагов, среди них герцогов было полным-полно, и, действительно, совершенных грязных свиней, без ума, без воспитания и жадных до чужого добра свиней.
Но оставим в покое несчастного тирана, лопоухого толстячка Висконти, потому что намного интересней дела творились в Милане - засада окружала флорентийцев, уже пожалевших о том, что они согласились с посланником Медичи и купились на звон флоринов, и решились сорвать толику славы и в Милане. Опасно оказывается было в Милане, что-то расхотелось Брунеллески и Донателло обращаться к людям Висконти - упекут ведь в темницу. И ведь есть за что. И не оправдаешься. И не посмотрят на то, что они - по всей Италии известные мастера. Висконти - очень больной человек - с таким не надо шутки шутить и каверзы корячить. Филиппо Брунеллески чесал лысину и недовольно хмурился в сторону своего старого друга, именно Донателло его уговорил на время оставить работу над величественной постройкой для рода Медичи.
– Донато ди Никколо ди Бетто Барди, - прошипел он полное имя своего компаньона.
– Ты мне за это заплатишь.
И Донателло побледнел. Если Филиппо его называл полным именем - плохи были его дела, значит, злился партнер, значит, вляпались они в передряги неудачные.
– Кто же знал, Филиппо, - промямлил Донато, пряча глаза от разгневанного взгляда мастера.
– Совсем ведь ничего не делали. Просто в город вошли. Слушай, обидно, клянусь, обидно, ну, ничего не сделал, да, только вошел...
– Прекрати мямлить оправдания и глупости, надо придумать, как нам дальше быть, - остановил его бормотание старший компаньон. Вечно с этим Донато проблемы! «Обидно ему. Понимаешь».
– Нам теперь из этого Милана две дороги: или в темницу, или...
– Какое «или», болван! «Или под топор», ты хотел сказать? Миланец нас не выпустит из своих лап, только не сейчас, - Филиппо все тер и тер лысину, но не помогало старое средство - не приходило в голову ничего хитрого, спасительного, толкового.
«Обоих вас удавят шелковым шнуром!» - внезапно раздался голос из окна. Мастера замерли в шоке. В окно комнатки на втором этаже постоялого двора, в котором они успели укрыться от начинающей собираться гневной толпы миланцев, впрыгнул ловкий человек. Впрыгнул и тот же миг продолжил вмешиваться в их беседу:
– Никаких топоров, уважаемые! Что вы как дети, право слово. Филиппо Мария Висконти человек культурный, он уважает ваши заслуги перед Италией. Какие топоры. Фи, как низко и грязно. Вас удавят шелковыми шнурами, - промурлыкал наглец последнюю фразу.
Но сердиться и негодовать мастера не могли - во всем оказывался прав этот незнакомец. А тот уже развернулся, расправил плечи и выдал изящный поклон. Мастера замерли. Они были люди великого дара. Они всю жизнь посвятили изучению красоты. И то, что они увидели - это было нечто. Лицо человека - пустое. Слова человека - пустое. Движение человека - вот важное! Грация, движение, гармония - жизнь только в движении можно оценить. Таково одно из заведений мастеров искусства. Такова одна из заповедей мастеров высокой классики. Оба мастера увидели поклон в высочайшей степени совершенный. Самодовольство, сознание собственного достоинства в этом поклоне гармонично сочетались с признанием заслуг и величия тех, кому адресовался поклон. Незнакомец явно знал их, и они поняли - это очень интересный человек. Проницательные глаза стали профессионально рассматривать новую персону. Фигуру, пропорции, лицо, черты, мимику, костюм - все они подмечали, вписывали в какие-то незримые наброски, прикидывали в композиции и скульптурные формы.