Венецианский аспид
Шрифт:
В виске Яго набухла вена – и запульсировала от напряженья всего его замысла.
– Эмилия лишь принимает капитана по порученью своей госпожи, я уверен, – сказал он. И подумал: «Подстилка! Падла! Потаскуха! Отвратнейшая волочиха за гульфиками».
– Должно быть, так и есть – вон и искра моей души, Дездемона.
«Наконец-то».
– Не думал я, что он знаком был с ней [181] , – лишь пресмыкался перед нею на причале.
– Знаком. Он очень часто был связным меж нами, ходатаем моим [182] . Когда любовь наша в Венеции еще была тайной.
181
Там же, пер. П. Вейнберга.
182
Там
– А, она и впрямь его знает. Смотрите, дружеские объятья. Он целует воздух у ее щеки, как это водится за флорентийцами. Целует кончики пальцев, отдавая дань ее совершенству. А, он ее знает.
– Я же сказал – да, они знакомы.
– И у него наверняка веские причины искать нынче ее совета.
– Считаете, намеренья его не честны?
– Честны?
– Ну да, честны. Открыты, прямы. Честны. Не повторяйте за мною попугаем. Говорите начистоту, Яго.
– Повиноваться старшим, генерал, – долг воина, но оглашать догадки не входит и в обязанность раба [183] . А Кассио, я думаю, – он честен [184] , но я вас прошу, – ведь, может быть, мой домысел порочен, а у меня несчастная привычка во всем искать дурное и напрасно подозревать других [185] . Однако все мужчины подвержены слабостям порой: Кассио утверждал, что он не пьет, – и он почти никогда и впрямь не пьет. А один раз оступился. Позволил себе. Может, и тут тот же случай.
183
Там же, пер. Б. Пастернака.
184
Там же, пер. О. Сороки.
185
Там же, пер. М. Лозинского.
– Чего случай, Яго? Клянусь, если я выясню, что вам что-то известно, и мне вы не сообщили, я скину вас вот с этой самой крепостной стены.
– Жена моя, Эмилия, – она сказала: Кассио пришел к ней и умолял, чтобы она вступилась за него пред Дездемоной или устроила им встречу наедине. В отношении Микеле Кассио я готов поклясться, что считаю его честным человеком [186] , но у меня в крови: везде искать обман, и часто вину я вижу там, где вовсе нет ее [187] .
186
Там же, пер. М. Морозова.
187
Там же, пер. В. Рапопорта.
– Но с ними Эмилия, как видите.
– Как скажете. Она была там, это правда. Мое усердье нередко видит грех, где нет его, и потому прошу я вашу мудрость, презрев мои убогие сужденья, им веры не давать и не смущаться случайным и неточным наблюденьем. Ни ваш покой, ни благо, ни мой опыт, ни честь моя, ни честность не дают открыть вам мысль мою [188] . Ни у мужчин, синьор мой, ни у женщин нет клада драгоценней доброй славы. Укравший мой кошель украл пустое: он был моим, теперь – его, раб тысяч; но добрую мою крадущий славу ворует то, чем сам богат не станет, но без чего я нищий [189] .
188
Там же, пер. А. Радловой.
189
Там же, пер. М. Лозинского.
– Кассио нашли в дымину пьяного. Он блевал на изувеченный труп вашего офицера, Яго, и совершенно не помнил, как все это произошло. Его доброй славе и так кирдык. Говорите.
– Ну, он же симпатичен, в нем есть некое гладкое обаянье, а супруга ваша, ну, молода – да и прекрасна, как и он…
– Прекрасен?
– Я не утверждаю, что намеренья его бесчестны, да и что супруга ваша подвержена его флорентийской смазливости, но лучше уж знать наверняка, разве нет? Так же лучше, правда? Послушайте ж, что я считаю долгом вам объявить, хоть ясных доказательств нет у меня: смотрите, генерал, за вашею женою хорошенько, внимательно следите вы за нею и Кассио; глаз не спускайте с них, ни ревностью себя не ослепляя, ни верою в их честность – не хотел бы я ни за что, чтоб добротой своей обманута была душа такая открытая и честная – за всем внимательно следите. Мне знакомы характеры венецианских жен [190] . Взять мою – какой солдат за много месяцев на полях сражений не испытывал подозрений? А главное, не надо углубляться в вопросы эти дальше, генерал. Все предоставьте времени [191] . Дабы не сокрушить такого нежного доверья обвиненьем. Однако глаз с них не спускайте.
190
Там же, пер. П. Вейнберга.
191
Там же, пер. Б. Пастернака.
– Добрый совет вы мне даете, Яго. Так и поступлю. Давайте же покончим с инспекцией, и я отправлюсь к ней. Пригляжусь.
– О, берегитесь ревности, синьор. То – чудище с зелеными глазами, глумящееся над своей добычей [192] . Но лучше знать уж, чем подозревать.
– Чудище? А! [193] Вы так дьявольски плетете словеса, что они придают сил врагам, кои суть призраки воображенья, Яго. Давайте ж довершим инспекцию, и я пойду придушу это самое чудище с зелеными глазами единственным поцелуем моей милой Дездемоны. – С этими словами мавр взобрался на самую высокую стену и даже не оглянулся, следует ли за ним младший по званию.
192
Там же, пер. М. Лозинского.
193
Там же, пер. Б. Лейтина, М. Лозинского, А. Радловой.
– Да нет, не врагам, – прошептал Яго. Чего это Эмилия смеялась шуткам флорентийца? И с какой стати он шутил – разве не ведомо ему, что ему хана? Ну, не прямо сейчас, так скоро.
Я раздумывал над дерзким налетом на тюрьму, с использованием множества обличий, обильным кровопролитием и резкой некоторого количества голов, но я мелок, и у меня с собой ни куклы моей, ни обезьянки, а вместо них – до офигения здоровый мешок золота, поэтому я решил подойти к вопросу об освобождении сокамерника Харчка сугубо практически. Посредством подкупа.
Насчет денег, кстати. Как выяснилось, большинство королевств никогда не доверяют ключей от сокровищниц королевским шутам не просто так. Причина здесь в том, конечно, что мы по природе своей и образованию – дураки, а потому деньги нам противопоказаны. Этот урок Джессика б нипочем не усвоила, если б не бухой пентюх, охранявший боковые ворота Генуэзской крепости, и не пылкий пиздодуй, его командир.
Охранник, похоже, немного протрезвел после того, как мы освободили Харчка, но менее жалок не стал.
– Не могу, – сказал он, держа копье так, словно прятался за ним. При этом он озирался. Харчок остался за углом большой крепости, поскольку я не сумел убедить его посидеть в лодке: он боялся Вив и воды вообще. – Даже за двойную цену. Этот – узник настоящий, купец и господин благородный, а требование о выкупе уже отправили его родне. Громадина ему только прислуживал. Если этого хотите, надо разговаривать с капитаном.
– Я дам тебе двадцать дукатов, а ты скажешь, что громадина упал на него, когда сам помер, и задавил насмерть. Или чума? С чумой ничего не сравнится, если надо объяснить необъяснимую кончину.
– Я капитана приведу, – сказал стражник. Он пропал за воротами и чуть погодя вернулся с елейным и до крайности отполированным молодым офицером. У него обещали вырасти усики, на лице содержался пушистый намек на бородку, а весь он выглядел изящно-изможденно, как мальчик, ни дня в своей жизни не поработавший. Такой и никогда работать не станет. Слишком молод, чтоб заслужить командирскую должность, – без сомнений, ее он унаследовал или же купил. И вот это вот Генуя выставляет на поле брани? Неудивительно, что Отелло размолотил их, как спелое зерно.