Венецианский аспид
Шрифт:
– Все так, как было, когда ты только прибыл в Венецию, – сказал Отелло. – Сам говорил, тебя прежде звали «Черным Шутом». Вот мы и заказали. Наряда этого хватит всем напоминать о твоем неизлечимом слабоумии.
– Ну, чтоб соответствовать форме, еще мне требуется до офигения здоровый гульфик.
– Про это я забыл, но пару мягких сапог с загнутыми носами и колокольцами тачают. К твоему возвращению будут готовы. Прости, но мастера-кукольника на этом острове мы не нашли.
– Кукан свое еще послужит, добрый мой Отелло. Ну а гульфик могу позаимствовать у тебя – его, правда, придется несколько надставить. Как
– А тебе, Джессика, к возвращенью я приготовлю красивое платье, – сказала Дездемона.
– Ох, госпожа, как это щедро. Я чаю, мне не стоит являться моему Лоренцо эдак преображенной – не то сам Купидон бы покраснел, меня увидев мальчиком одетой [160] .
– Не беспокойся – любовь слепа, влюбленные не видят, какими сумасбродствами грешат [161] . Твой Лоренцо будет горд, видя тебя облаченной в мужество и спешащей на выручку другу.
160
Там же, акт II, сц. 6, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
161
Реплика Джессики, там же, пер. О. Сороки.
– Благодарю вас. – И Джессика обняла Дездемону манером, пиратам весьма не подобающим.
– Спокойного плавания, черный шут, – сказал Отелло. – Мой самый умелый штурман поведет ваше судно и послужит лоцманом. – Мавр показал на офицера, с которым раньше мы не встречались, – высокого, рыжебородого. Тот щелкнул каблуками. – Лейтенант Монтано.
– Но где же Кассио? – спросил я.
– Печальное известье… – Дездемона поглядела себе на туфли.
– Кассио на губе, – ответил Отелло. – Еще не просох после вчерашнего. Подняли тревогу из-за пьяной драки, и Кассио нашли стоящим над телом заместителя Яго Родриго. Того обезглавили и изуродовали.
– И Кассио – убийца? – спросил я.
– Думаю, нет. Меч его был чист, а убийство свершено не сталью. Но он по-прежнему слишком пьян, чтоб что-то излагать, хотя сомнений нет – он участвовал в потасовке.
– Обезглавили? Изувечили? Стало быть, где-то в порту?
– Нет, под самой южной стеной Цитадели.
Мне не хотелось больше ничего слышать. О том, что случилось с Родриго, у меня сомнений почти не было, – пока я не узнал, что случилось это далеко от воды. У моей русалки что – ноги отросли? Я содрогнулся от такой мысли.
– Уверен, протрезвеет – и убедишься, что он невиновен, к тому же сер, как прах. Пора отправляться. Пойдем, Джессика. Прощайте, друзья мои.
Я взбежал по сходням, и Джессика вместе со мной подошла к поручням. Лоцман взошел на судно и дал команду отдавать концы.
– Зачем столько подарков и добрых пожеланий? – спросила Джессика.
– Затем, что они думают, будто мы не вернемся, солнышко.
– Еть, – кратко выразилась ужасная пиратка Джесс.
– К краю не подходи пока, дружище, будь так добр? – И я вперился в воду, не явится ли в глубине смертоносная тень.
Явление
Дурацкий выкуп
– Генуя, – произнес Монтано, показывая на точку оранжевого света в далекой тьме. Запросто могло быть тонущей звездой или ятым дельфином, несущим свечку. – Ближе мы подойти не можем. На мысу, у прохода в волноломе – маяк. Правь на этот огонь. Сразу за ним – гавань. Но лодку в гавань не заводи, если не сможешь за нею присматривать.
– Есть, капитан! – отвечала Джессика. – Пусть цинготные трюмные крысы грабят – будет им пожива грогом и харчем, а, салажата? Рррык.
– Знаешь, это совершеннейшая белиберда, – заметил я. Она несла такую околесицу все четыре дня рейса до Генуи.
– И вовсе нет. Это по-пиратски, – ответила она.
– На самом деле мы так не говорим, – сказал один матрос, помогавший нам перегружать скарб в шлюпку.
– А вы обычные заморы, вот, – сказала Джессика. – И никакие не пираты.
– Были пиратами с Отелло, пока он не поступил на венецианский флот, – сказал другой. – Работа та же, только флаг другой.
– Парнишка новые языки учит, – вступился за нее я. Вообще-то ее пиратскую болтовню я предпочитал полным несбыточных надежд сказкам о ее будущей жизни с Лоренцо. – Скажи им что-нибудь на иврите, Джесс.
– Шаббат шалом, соленые подонки.
– Посмотри за спину, Карман, – сказал Монтано перед тем, как я спустился в шлюпку. – Видишь три яркие звезды? Запомни их. В сумерках отойдешь от маяка через две ночи – и мы будем здесь же. Правь на эти звезды, маяк держи за кормой. В шлюпке есть фонарь, кресало и кремень. Как только маяк будет того же размера, что сейчас, фонарь зажжешь. Мы вас найдем.
– А если туман?
– Ну, тогда тебе натуральный пиздец, что тут скажешь? Подойдем тогда еще через двое суток. Валяйте, а то как доплывете, уже рассветет.
– До зари еще добрых шесть часов, – сказала Джесс.
– Ну да – навались-ка на весла, парнишка, – ответил ей один матрос.
Я слез в шлюпку, нам передали последнее из необходимого, в том числе – тяжелый кожаный мешок, куда мы сложили сокровища Шайлока, – и мы оттолкнулись от борта. С Джессикой мы расположились бедро к бедру на банке, у каждого по веслу – и тянули их на себя, и жаловались, пока руки наши не стерлись до мозолей, а голоса не охрипли, а потом гребли и стенали еще немного, но успокоился я, только когда шлюпка ткнулась носом в берег под маяком, и мы поднялись на узкую тропу, шедшую по волнорезу, и встали. Над горами за Генуей всходило солнце.
Ни разу за все наше путешествие не замечал я проворной русалочьей тени, однако чуял ее присутствие – так волоски на руках встают дыбом перед грозой. Почему Родриго? Почему не Кассио, который явно там был, когда случилась эта бойня, хоть и не помнил ничего, кроме своего позора? А если Вив могла перемещаться и посуху – такое, надо сказать, я мало подозревал после того, как облыжно обвинил Джессику в том, что она русалочий подменыш, – то чего ж ей не ворваться в город, словно изголодавшемуся сиротке в неохраняемую кладовку? Я-то предполагал, что Брабанцио, которого нашли изуродованным в погребах, забрел в такой же проход, как тот, в котором замуровал меня, подошел слишком близко к воде – тут-то она и нанесла удар. Но теперь вполне возможно, что она зашла с парадного входа.