Венеция. Исповедь монашки
Шрифт:
Эля кивнула:
– С того вечера они стали видеться. Он приглашает её к себе иногда, а иногда заходит сам.
– А с кем она живёт? Это вроде бы квартира недалеко от нас, ближе к большому каналу.
– Верно, снимает на двоих, но девочка часто отсутствует. Учится и работает. Так вот сегодня вечером мы: с Элеонорой и Александрой были у Хулии дома, она приготовила коктейль спритц с аперолем, закуски. Не пятница, конечно, но так совпали настроения. И где-то часа через два наших задушевных разговоров звонит ей Сильвио и приглашает покататься. А она ему: «Я с девочками сижу, не могу их оставить». Тогда он говорит: «Всех покатаю». Тати! Какой он обходительный! Вежливый, галантный…
– Сколько же ему лет?
– Он немного нас младше, двадцать семь. И плохо говорит по-английски. Но такой смешной и Хулию обнимает. Ей, конечно, очень повезло, это точно любовь.
– Хорошо бы. Она тогда останется здесь и сможет получить гражданство…
– Да зачем ей это нужно, – грустно улыбнулась Эля. – У Хулии в Барсе живёт бабушка, поэтому Хулия и аргентинка, и испанка. А вот мне предстоит поработать над своим паспортом.
– Что ты имеешь в виду?
– Я второй год пытаюсь получить итальянское гражданство.
– Ого! Как? – на секунду в груди заклокотало: сейчас Эля мне поведает все тайны и дыры европейского законодательства.
– Ну, ты же знаешь, что Аргентина – страна эмигрантов?
– Нет.
– Мои бабушки выросли и родились в Буэнос-Айресе, а вот их родители были итальянцами, жили в Вероне, но дед решил, что разбогатеет, если отправится на новые земли. В то время Аргентина раздавала гражданства и земли всем желающим. Единственное, что было нужно, – это работать. Часть моих родственников до сих пор живёт в Вероне. Я у них была уже, когда только приехала в Венецию, собираюсь ещё раз их навестить через пару недель. Они очень добрые и рады меня видеть, кормят до отвала. Пожалуй, приготовлю им эмпанадас в следующий раз, и тебя угощу, – она улыбнулась, прикрыв глаза.
Было видно, что покой настиг её, тело расслабилось, и сон бродил уже где-то неподалёку.
– Эля, – я ткнула её в плечо, она вздрогнула, – так зачем твои дедушка и бабушка переехали?
– О, дедушка хотел богатств, он был очень авторитетным и сильным человеком. Им дали большой участок под Буэнос-Айресом, и дед открыл там конный парк, а позже стал президентом конного сообщества страны. Нашей семье Занини пришлось всё делать с нуля в степи. Но мои родители до сих пор живут в том доме, который построил дед, а мой отец тоже занимается лошадьми.
– Что же тебя-то не туда понесло?
– Мама настояла, чтобы я стала учительницей. Ей это казалось понятным ремеслом. Да и языкам меня обучали с рождения. Дома мы говорим на итальянском, на улице – на испанском. Ну, а работаю я – на английском.
– А что это за организация? Я периодически вижу, как ты подбираешь картинки для презентации…
– Я работаю на удалёнке на Международное Содружество Музеев.
– Что за организация такая?
– Ты знаешь, очень причудливая! Моя начальница сидит в Австралии, я часто беседую с ней по скайпу. Она очень умная, ей сорок пять лет. У неё никого нет. Пришла в организацию секретарём и доросла до руководителя программы «Друзья Музея».
– О, я о такой программе слышала.
– Во всех музеях это есть, и для того чтобы понимать, как управлять этой системой, музеи подключаются к нашему сообществу, мы аккумулируем средства, полученные от взносов при вступлении в группу «Друзей», а потом распределяем их по нуждам музея для повышения эффективности программы.
– Попахивает махинациями, – нахмурилась я.
Не может такого быть, чтобы Эля была не в курсе, хотя она так радостно мне рассказывала об «аккумуляции средств».
– Не, всё чисто. Мы, вообще, некоммерческая организация.
– А инвалиды у вас не работают? – стала я «щупать» Элину контору на легальность.
– Нет, нас очень мало, но мы есть по всему миру. С этим и связаны вечные командировки на круглые столы, в том году в Вашингтон гоняли…
У меня отвисла челюсть. С ума сойти! От некоммерческой организации?
– Всё дело в спонсорах. Я в этом ничего не понимаю, но когда Констанция говорит: «Выбирай самый лучший отель, через неделю мы выезжаем», я готова ночь не спать! Вот перед Венецией мы были на Майорке. Да, да. Начальнице нужен был суперлюкс, как будто в другом у неё не будет рабочего настроения, ну, а я в соседнем обычном номере, но вид-то тот же! Обожаю свою работу.
Я не верила своим ушам. Мои ленивые поиски работы по андеграундным галереям просто валялись в припадке на минус первом этаже карьерной лестницы, не говоря уже про четыре банковских места с порядками в стиле советских заводов.
– Ещё бабушка и дедушка Занини открыли музей, у них я тоже работаю на аутсорсе.
– Ого, современного искусства?
– Нет, ну что ты. Они основали музей на базе истории своей семьи о том, как зародился маленький город, в котором они живут. Там артефакты, предметы быта… Они собирали информацию по всей округе, чтобы картинка была полной и подробной.
Я попыталась себе представить круглое одноэтажное здание музея посреди степи «подбуэнос-айрисья» с бабушкой и дедушкой, которые ещё работают внутри, пробивая билеты и проводя экскурсии. Картинка сродни городу-призраку Келсо в пустыне Мохаве штата Невады.
– Я организовываю мероприятия в этом музее, чаще для детей, но и для взрослых тоже. Анонсирую, нахожу художника, который будет работать с посетителями, бабушке остаётся только говорить своё привычное «Рады видеть вас в нашей скромной обители».
Эля сразу выросла в моих глазах. Она совмещала в себе творческую профессию и жёсткого менеджера, была энергична, любила близких и заботилась о них (редкая и очень южная черта) и, ко всему прочему, была дружелюбна и отзывчива. В ней не сквозило злостью, когда она шутила, а запас языков был такой большой, что её постоянно было слышно во всех компаниях нашей группы. Оставалось непонятно, почему такая интернациональная девушка до двадцати девяти лет была всё ещё одинока. Я не видела в ней ничего такого, что могло бы отпугнуть мужчину. А учитывая её частые поездки на различные мероприятия, ей легко было найти пару как в разных индустриях, так и в разных странах.