Венера из меди
Шрифт:
Северина так долго молчала, что я начал перебирать свои слова в голове, ища неточность в формулировке. Но, должно быть, именно этого она и ожидала.
– Да, это сказано прямо, Фалько. Ты, видимо, имеешь богатый опыт, в предложении женщинам денег.
– Мой старший брат был светским человеком. Он в свое время удостоверился, чтоб я освоил, как опускать пол-денария в лифчик шлюшки.
– Грубо!
– Разницы никакой.
Я исполнил обязанности того Фалько, которого она назвала крутым мужланом, Северина откинулась назад.
– Что ж, это лестно! Сколько готовы предложить мне эти
– Скажи им, сколько ты хочешь получить. Если твое требование будет чрезмерным, я посоветую им отказаться. С другой стороны, мы обсуждаем цену жизни…
– Хотелось бы знать, что это такое! – Северина пробормотала сердито, почти шепотом. Она выпрямилась еще сильнее.
– Фалько, я спросила о предложении из чистого любопытства. Я не собираюсь порывать отношения с Новом. Всякая попытка подкупа будет лишь оскорблением и пустой тратой времени. Я уверяю тебя, то, что меня интересует, это не его деньги!
Последняя часть была произнесена с таким пылом,что я посчитал себя обязанным зааплодировать. Северина Зотика тяжело дышала, но она подавила свое раздражение, потому как нас прервали. Послышалось царапанье. Занавеска дрогнула. На мгновение, я почувствовал себя озадаченным, затем под кромкой занавески показался злой клюв и зловещий глаз с желтым веком, а за ними последовала белая голова и двенадцать дюймов (или около того) серых перьев, оттенка от лунной тени до угольно-черного.
Я заметил, что настроение Северины изменилось.
– Я не думаю, что ты захочешь держать попугая, Фалько? – вздохнула она. По моему мнению, место птицам на деревьях. Экзотических птиц – с их отвратительными болезнями – лучше оставить на их экзотических деревьях. Я покачал головой.
– Все мужики ублюдки! – проверещал попугай.
XXV
Я был столь удивлен, что рассмеялся. Попугай передразнил мой смех, тон в тон. Я почувствовал, что краснею.
– Ублюдки! – повторил попугай одержимо.
– Он очень несправедлив! Кто научил его этим антиобщественным высказываниям?
– Это не он, это она.
– О, какой я глупец!
Птица, которая выглядела как мерзкий комок перьев кусающий насест, с подозрением посмотрела на меня. Она стряхнула с себя дверную занавеску, мелькнув ярко-красным хвостом, а затем вбежала в комнату, таща свой огузок с видом дурного павлина. Она остановилась, чуть дальше досягаемости моего башмака.
Северина окинула взглядом свою любимицу:
– Ее зовут Хлоя. Она была такой, когда я ее получила. Символ любви от Фронтона. Он ввозил диких зверей.
– Да, отлично! Любой, кто проходит мимо мужчин с такой скоростью, как ты, должен скопить гору недооцененных подарков!
Попугаиха распушила передо мной перья; отдельные пушинки полетели в меня. Я попытался удержать себя от чиха.
В это момент занавеска снова отодвинулась, на этот раз это был один из коренастых рабов Северины. Он кивнул ей. Она встала:
– Пришел Нов. Обычно он обедает здесь.
Я был готов незаметно исчезнуть, но она сказала мне, чтоб я остался:
– Я только схожу и поговорю с ним. После этого не хочешь ли присоединиться к нам?
Я был слишком удивлен, чтоб ответить. Северина
– Я ему рассказал все по тебя, – промурлыкала она, наслаждаясь моей растерянностью. – Останься, Фалько. Мой жених очень хочет встретиться с тобой.
XXVI
Она вышла из комнаты.
Попугаиха издавала чавкающие звуки; я не сомневался, она надо мной насмехалась.
– Одно неуместное слово, – прорычал я угрожающе, – и я склею твой клюв сосновой смолой!
Попугаиха Хлоя театрально вздохнула:
– О, Церинт!
У меня не было времени расспросить птицу о том, кто этот Церинт, потому что Северина вернулась со своим будущим мужем.
Гортензий Нов был тучен и погружен в себя. Он носил тунику столь блестящую, что должен был менять ее раз пять за день, вместе с двумя полными горстями тяжелых перстней. Вся масса его лица была сосредоточена в низком, смуглом подбородке; его пухлые губы были задумчиво сжаты. Было ему около пятидесяти, не слишком стар для Северины в обществе, где наследницы были обручены еще в колыбели, а тучные сенаторы в середине карьеры женились на пятнадцатилетних дочках патрициев. Попугаиха, при виде него, насмешливо захихикала, тот проигнорировал ее.
– Гортензий Нов… Дидий Фалько.
Легкий поклон с его стороны, сдержанное приветствие с моей. Северина, которая теперь была в своей стихии, улыбнулась нам без обычной колкости, вся такая молочно-белая с мягкими манерами.
– Пройдемте в столовую…
Ее триклиний 92 был первой комнатой, которую я здесь видел с настенными росписями – легкие извивы усиков виноградных лоз и изящные урны с цветами на общепринятом гранатовом фоне. Когда Нов лег на кушетку, Северина сама сняла с него уличную обувь, хотя я заметил, что ее заботливое внимание этим и ограничилось; она позволила одному из своих рабов вымыть его огромные мозолистые ступни. Нов ополоснул руки и лицо, пока раб держал перед ним тазик. Тазик был серебряным и довольно большим; полотенце в руках раба с густым ворсом; сам раб выучен по высшему разряду. Все должно было создавать впечатление, что Северина Зотика с минимумом суеты и расходов могла вести приличный дом.
92
Триклиний (лат. triclinium) – комната для приема пищи у римлян. Названа так, потому что по традиции в ней стояло три ложа "клинии" (с греч.) (римляне считали, что есть прилично лежа).
Даже еда была вещью, тонкость которой напрягала меня. Самый обычный вид римского обеда: хлеб, сыр, салат, разбавленное вино и фрукты. И тут были изящные штрихи роскоши: даже для трех человек был полный набор сыров из козьего, овечьего, коровьего и буйволиного молока; яйца были крошечные, перепелиные; изысканные булочки из белой муки. Даже скромная редька была нарезана самым необычным образом и украшала сказочную композицию, залитую желе – очевидно сделанную специально, чтоб быть выставленной перед нами (с преднамеренным щегольством). Затем, в конце обеда был целый сад фруктов.