Венгры
Шрифт:
— И ты в это лезешь? Ради ордена? Пупсик…
— Ты меня еще не знаешь! — заявил Гуркевич. — Скажешь, я торговал? Так то ведь для отвода глаз! А теперь пришел мой день!
Звякнула дверца клапана.
— Снова Садыба, — вздохнула Лёля. — Стаканы на полке. Соединяю с Барсуком…
— Садыба? — подскочил Гуркевич. — Чего им надо?
Лёля прислушалась.
— Сообщают о подозрительных перемещениях немцев. Слышен шум моторов.
Гуркевич разлил по стаканам темную, цвета красного дерева жидкость.
— Вот ведь черт! — проговорил он озабоченно. — Ну да ладно,
Бутылка была почти пуста. Гуркевич сидел верхом на сундуке. Лёля опустила голову на ящик коммутатора.
— Пей, Лёля, — бормотал он неразборчиво, пододвигая к ней стакан. — Славное винишко… Семьдесят три года дожидалось тут пана Гуркевича.
Лёля подняла голову — было заметно, что с трудом.
— Не могу, — прошептала она. — Как-то оно не пошло. Голова кружится… А я ведь едва пригубила… Лис будет звонить…
— К черту Лиса! — пробормотал Гуркевич. — Ты отличная баба. Жалко, что тебя не завоевал. Почему я на тебе не женился, Лёля?
— Вот именно, — прошептала она в полуобмороке. — Почему все кружится?
— Так прошляпить… Это все из-за Зоськи, Зоська виновата! Спеленала меня, как мумию… Ни рукой ни ногой… Я с тобой… мы… Зачем мне эта Зоська?
— Вот именно, — вздохнула тихо Лёля. — Сейчас позвонит Лис…
Гуркевич залпом выпил остатки токая, отбросил бутылку в угол. Его качнуло.
— А что теперь? — пробормотал он. — Шампанского? Коньяка? Наливки?
По ступенькам застучали каблуки. В подвал вбежала, на ходу закалывая волосы, высокая девушка в сером комбинезоне.
— Ягодка, уже шесть! — воскликнула она. — Иди поспи…
Лёля с усилием приподнялась. Гуркевич привстал, но тут же опустился на сундук.
— Черт! — промямлил он. — Шесть? Я… мне надо идти. Сейчас! Не могу подняться… Что такое, господа? Меня парализовало, да?
Высокая девушка застыла в изумлении. Лёля направилась к двери, держась рукой за стену. Гуркевич вскочил, покачнулся, ударился о столик.
— Воды! — взмолился он. — Полейте мне на голову воды! Чертов токай Гогенлоэ! Венгры! Я должен… идти!
И, тяжело ступая, потащился к выходу.
Полями Гуркевич перебрался на Повсинскую. Вокруг царила гнетущая тишина. Улица была пуста. Ночной обстрел погнул трамвайные столбы, снес несколько домишек, там и сям повредил мостовую. С Окентья поднимались «юнкерсы», соединялись в тройки и шли дугою в сторону Садыбы.
— Летят, летят, — стонал Гуркевич. — Бедное Средместье…
Он брел, выписывая неровные круги по мостовой.
— Ноги, чтоб их… Идут куда хотят… Так надраться дурацким вином!..
Из центра докатился грохот серии разрывов — немцы принялись бить из минометов. Начинался новый день восстания. В воздухе уже висели «юнкерсы» — шесть троек. Где-то вдали с треском взрывались мины.
— Была
Первая тройка «юнкерсов» проплывала в небе над Садыбой. Ведущий внезапно опрокинулся и начал падать, как снаряд, с раздирающим душу воем. Вслед за ним вошли в пике второй и третий.
Из форта застрочили пулеметы.
— О Боже! — простонал Гуркевич.
От зеленого подбрюшья самолета отделилась полутонная бомба. Машина рванула вверх. Воздух содрогнулся от невыносимого грохота. Взметнулось огромное серое облако. Из дыма выскакивали новые «юнкерсы» и, сбросив груз, взмывали с ревом в небо. Гуркевич метнулся к изгороди и вцепился в нее, больно царапая руки. Мир рушился. Когда восемнадцатый самолет отбомбился, Гуркевич потащился в сторону темной тучи. Теперь били пушки, гаубицы и минометы. Гуркевич вновь петлял посередине улицы.
— Глупость, идиотизм, — постанывал он. — Им не жалко одаренного мужчины?..
По обочине, тоже в сторону Садыбы, бежало вслед за ним подразделение повстанцев, человек примерно пятьдесят. Они были вооружены винтовками и автоматами; за поясом гранаты и «филипинки» [27] . Впереди большущими скачками летел невысокий подпоручик со светлыми усами под крупным и длинным носом. Вскоре они поравнялись с Гуркевичем. Под Садыбой строчили пулеметы и автоматы, глухо урчали моторы. Пыльное облако медленно рассеивалось.
27
Ручная граната подпольного производства.
— Господа… — захрипел Гуркевич. — Подождите… Я должен перейти… к венграм. Помогите!..
Кто-то рассмеялся. Подпоручик отмахнулся пистолетом. Они бежали ровно и легко, как будто были на учениях. Самому старшему, похоже, не исполнилось и двадцати. Вскоре они, рассыпавшись в цепь, исчезли за домами, в пыльной пелене.
Гуркевич по-прежнему выписывал круги по мостовой. Мир перед глазами двоился. Улица по-прежнему была пуста; вдруг через нее перебежали несколько человек, стреляя в невидимого противника. Бешено били пулеметы; то и дело рвались гранаты. На горизонте поднимался желтоватый дымный Столб. Из-за домиков выскочили черные фигурки и бросились куда-то в сторону Мокотова. Поблизости что-то свистнуло, и в поле разорвался снаряд. Черные фигурки припали к земле, пережидая обстрел; снаряды сыпались один за другим. Взрывной волной Гуркевича едва не сбило с ног, но он упрямо продолжал брести вперед.
— Если бы вы, черт возьми, понимали, что я должен дойти до венгров. Погодите, сучьи дети… Вы меня еще не знаете!
Мир вокруг трещал и громыхал. Из-за поворота вдруг выкатился танк; он отвел орудие влево и выпустил в поле снаряд. Все больше и больше повстанцев бежало в сторону крутого мокотовского откоса; они волокли за собою раненых, яростно отстреливаясь от немцев. Гуркевич покачнулся и бессильно сел на мостовую.
— Вот меня и повело, — проговорил он шепотом. — Только теперь. Чертов токай!