Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
– Бабуля, а ты как считаешь, сможем мы отомстить профессору? – спросила я уже прилегшую Веру Ивановну.
– Не сможем, – ответила Бабуля.
– Почему? – удивилась я. Бабуля не из тех, кто прогибается перед обстоятельствами.
– Нравится мне этот юноша, – ответила Вера Ивановна. – Похоже, ему можно доверить Надькины дела.
Короче, и тут облом.
Я не выдержала и тоже пошла спать.
Как выяснилось позже, это был не только последний наш вечер в старинном русском городе, но и последний спокойный вечер.
Ночью мне плохо спалось. Снилось, что я разбила китайскую вазу – подарок моего папы, которого я так ни разу после возвращения из Америки и не видела. Мама почему-то ею очень дорожила. Я задела ее ногой, и небольшая ваза разлетелась на несоразмерно крупные осколки, причем с чудовищным звоном. Я стала раздумывать над случившимся, и в этот момент меня разбудила Бабуля.
Мы умылись и пошли завтракать.
По пути стукнули в номер Береславского.
Вчера, так же стукнув, мы еще полчаса ждали его в ресторане.
Теперь же он вышел сразу, причем закутанный в свою пуховую куртку.
– А зачем вы оделись? – спросила я. Может, он сразу хочет нас бросить? Я бы уже ничему не удивилась.
– У меня в номере прохладно, – ответил профессор.
И хотя он попытался закрыть дверь перед самым моим носом, я успела увидеть капитально раздолбанное окно. Вот, значит, почему мне снился сон про вазу – стены между номерами очень тонкие и звукопроницаемые.
– Муравьиный Папка? – спросила Бабуля.
– Не знаю, – мрачно ответил Ефим Аркадьевич.
В ресторан можно было пройти по теплому стеклянному переходу, но Береславский вдруг остановился и стал всматриваться во двор. Потом вдруг взрычал и рванул на улицу.
Мы с Бабулей выскочили за ним.
«Ягуар» стоял прямо на ободах: похоже, ночные гости пробили все четыре шины.
И – о ужас! – в капоте зияла небольшая дыра с рваными краями. Хищная серебристая кошка – гордость Ефима Аркадьевича, – выдранная с корнем, валялась здесь же, перед колесами автомобиля.
– Муравьиный Папка, – теперь уже без вопросительной интонации сказала Бабуля. Вариантов не было: двор охранялся ЧОПом, и войти сюда мог только тот, кого пустят.
– Пошли завтракать, – наконец сказал Береславский. Он как-то разом успокоился, и, как выяснилось, происшествие никоим образом не сказалось на его аппетите.
– Может, нам не следует уезжать? – спросила Бабуля.
Мне не понравилось, что она так быстро сдала позиции. Почему мы должны спрашивать чьего-то разрешения?
– Следует, – ответил наш босс. – Пока все идет по плану. И не нужно его нарушать.
– А не опасно вам оставаться одному?
– Никакой опасности. Хотели бы убить, убили бы. Но они явно хотят общаться.
– Вам кажется, это общение? – уточнила я.
– Это первая часть их предложения, – любезно пояснил мой препод. – Я хочу выслушать вторую.
Береславский лично вызвал такси и отвез нас на вокзал. И даже помахал нам ручкой, когда поезд тронулся.
– Бабуль, не зря мы уехали? – спросила я.
– Ему лучше знать, – спокойно ответила Бабуля.
Мне даже обидно стало. Похоже, у Веры Ивановны Семеновой появился новый кумир. Но ее спокойствие понемногу передалось и мне.
И я уставилась в окно, на деревья, так чудесно и так опасно преображенные ледяным ливнем.
Глава 11
Береславский
6 декабря 2010 года. Приволжск
Перед тем как окончательно покинуть гостиницу, Ефим еще раз внимательно осмотрел обесчещенный автомобиль.
Поднял со снега серебристую кошку, выдранную из капота, – ее так никто и не спер, ЧОПовцы бдительно следили за двором. Сюда явно могли зайти только те, кто здесь жил. Либо кого нельзя задерживать.
Осмотрел колеса. Ремонту они не подлежали: зимнюю «липучку» даже не прокололи, а просто пробили боковую поверхность чем-то вроде «фомки».
Береславский как будто подсчитывал убытки. И одновременно напитывался гневом и яростью, которые частенько заменяли ему отсутствующую природную отвагу.
В принципе, случившееся не стало для него сюрпризом.
…«Хвост» он заметил еще в первую ночь, после того как они покинули гостеприимное придорожное кафе. В темноте все фары одинаковые, но когда Береславский свернул заправиться, темный «Форд-Мондео» не преминул сделать то же самое.
Это не было подозрительным.
Не было бы.
Однако колонка, у которой остановился Ефим, не сработала. И он потерял минут пять на то, чтобы передвинуть машину и предупредить оператора заправки.
«Мондео» не уехал. Значит, подождал.
Еще километров через сорок Ефим остановился у очередного кафе, так как дамы захотели в туалет. «Форд» остановился тоже. И снова двинулся в путь, как только «Ягуар» вышел на трассу.
Теперь все стало ясно окончательно.
Поэтому утром следующего дня он пользовался своим автомобилем очень специфически: демонстративно отвез на нем дам в музей, зашел с ними внутрь, сдал с рук на руки приятелю-экскурсоводу, после чего покинул здание через один из служебных выходов. Пешком.
Центр города был действительно небольшим, поэтому поначалу даже кругловская «шаха» не потребовалась. Профессор без помощи авто – впервые за многие годы бизнеса – попал вчера аж на три деловые встречи.
Первая – и, возможно, самая важная – с Виктором Петровичем Шевелевым. В рыночной, холодной и прокуренной, пельменной. С высокими, на длинной центральной ноге-подставке, столиками, на которых стояли густо парящие тарелки. А едоки были в основном краснолицые и крепко проспиртованные. Береславский уже не помнил, когда последний раз посещал такое заведение. А Шевелев, возможно, и вообще не посещал.